Елена Грушко - Следствие поручено мне. Повести о милиции

— Что ты предполагаешь, Степан Аверьянович? — спросил он.

— Ума не приложу, — ответил Кочегаров.

Касьянов решил вернуться в город, доложить обо всем подполковнику. Необходимо назначить группу опытных таежников, которые бы прочесали местность по ту сторону буйной Тайменки. И если там обнаружатся следы шатуна, то где-то будет находиться и тот, кого они ищут.

Обвязав веревкой труп Рекса и поймав удивленный взгляд Кочегарова, Касьянов пояснил:

— Как ты и догадывался, Степан Аверьянович, я из милиции. Собаку пусть товарищи посмотрят. Экспертиза нужна…

— Понятно, — кивнул Кочегаров.

…Старик снова шел впереди и за весь долгий путь до своей пасеки сказал два-три слова. Прощаясь, он показал тропу, ведущую через пасеку на шоссе, и вздохнул:

— Васька — хороший мужик… Непременно надо найти… Быстрее возвращайтесь. А то большие снега пойдут, все похоронят лучше попа.

У всякого человека, пожалуй, найдется в глубине души тайна — маленькая или большая, радостная или гнетущая, такая, которую он не раскроет даже самому близком другу. Живет эта тайна в человеке порою так долго, что он уносит ее с собой в могилу.

Была тайна и у старого пчеловода Степана Кочегарова. Далеко за Сосновкой, на берегу Тайменки, имелась у него «своя» пасека в двадцать улейков, о ней никто не знал в совхозе. Доход с пасеки Кочегаров распределял по своему усмотрению. Случалось, что в иной год плохо цвела гречиха на центральной усадьбе, беднели медоносы в тайге и трещал план по сдаче меда, а у Степана Кочегарова всегда все в порядке: за счет «своей» пасеки он всегда удерживал первенство, что льстило ему, не лишенному честолюбия. Правда, с годами ходить на ту пасеку старику становилось все труднее, и он уже подумывал о том, чтобы сдать ее совхозу, как «случайно найденную».

Пчелы зимовали у него там не в омшанике, а прямо в ульях на поляне, прикрытые полуметровым снегом. Он оставлял им достаточно меда на зимовку и навещал их уже весной, когда тайга одевалась в листву.

Последний его поход со старшим лейтенантом Касьяновым в Сосновку и след шатуна сильно обеспокоили старика: он уже видел в своем воображении, как голодный медведь добирается до его пасеки, сокрушает могучими лапищами ульи…

В душе Кочегарова окрепло решение — проверить пасеку, пока стоят ясные дни. Солнце предвещало оттепель, мягкую тропу. И еще надумал старик вернуться к старой землянке, распутать след и убить шатуна. Не будет Кочегарову покоя, пока он шастает вблизи.

Тщательно подготовившись, кликнул старик своего верного Валета и пошел по проложенному следу к Сосновке.

Добрался без особых хлопот и приключений, натаскал дров в землянку, наломал свежего лапника и устроился домовито и надолго. Несмотря на то, что поутру видел вблизи коз, стрелять не стал, оберегая тишину тайги для главного дела.

Почаевав и убедившись в том, что со дня их с Касьяновым прихода сюда ничего нового не появилось, Кочегаров внимательно проверил ружье. Потом направился к вековому кедру, где темнела сидьба шатуна. Неторопливо — не так, как в прошлый раз, — осмотрел он эту сидьбу и немало подивился, что не обнаружил ни одного волоска медвежьей шерсти.

По опыту он знал, что у голодных шатунов шерсть сваливается, неопрятна, висит клоками — в общем, дрянь шкура. А тут — ни волоска. «Видать, ишо не об-дергался, — подумал старик с неудовольствием. — Будет с ним хлопот».

Спустившись вниз от кедра по откосу к Тайменке, Кочегаров заметил то, что не мог разгадать старший лейтенант: шатун, очевидно, шел только на задних лапах. Вместо передних темнели на снегу неровные лунки, словно кто-то тыкал впереди в снег одну или две дубинки. Дважды, видно, попадал он передними лапами в капкан.

Понятна стала старику и причина того, что медведь этот не мог, конечно, осенью набрать достаточно сала для зимней спячки и теперь вот странствовал по тайге, обезумев от голода.

«Неужто Васька ставил капкан? — подумал Кочегаров. — И молчал, хитрюга!..»

Валет, бежавший впереди, вдруг зарычал и остановился. Старик подошел к узкому проходу между скал. То, что он увидел, заставило его отшатнуться: на перелазе в бревне торчал огромный заостренный нож с ручкой, вбитой в дерево. Метрах в десяти, припущенная снегом, чернела туша кабана с выпущенными кишками. Кругом пестрели колонковые следы — ярко-огненные зверьки уже почуяли поживу.

Валет подергал несколько раз секача за уши, словно желая убедиться в том, что тот мертв и его можно не опасаться.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — не удержался от восклицания старик. Дотошно осмотрев место недавней таежной трагедии, он поразился мастерству того, кто так умело установил на кабаньей тропе острый нож. Подумал вслух: — Однако постой-ка. Кто ж это мог сделать?

Старик вспомнил: таким вот образом устанавливал ножи на перелазах когда-то Роман Соколовский и, бывало, враз брал по три-четыре свиньи из табуна. И сам Кочегаров знал этот способ, да только он хорошо знал и другое — за такое «мастерство» в нынешнее время по головке не гладят, ведь это не охота, а истребление зверя под корень. Конечно, эта премудрость известна и Василию Колядину, но неужели он пошел на такое дело?.. Хотя кто его знает. Чужая душа — потемки. Все может быть: к Ваське-то в дом в последние годы и начальство заглядывает. Надо встретить и угостить, да и с собой им кусок мяса положить, чтобы их жены были довольны. Муж, дескать, охотник, а не мазила… М-да… Неприятная история.

И старик покачал головой, в первый раз подумав о своем друге и таежнике соседе, как о тайном браконьере.

Кое-как он вырубил нож из бревна и положил его к себе в крошни — пристыдит при случае Ваську… Накрыв тушу кабана ветками и сучками, чтобы вороны и сойки не попортили добро, и навесив на колышки красные тряпочки от своего носового платка, чтоб лисы и волки побоялись сюда подойти, старик пошел дальше, надеясь вернуться к вечеру в землянку, — там все-таки теплее спать, чем под деревом на морозе.

Там, где старший лейтенант свернул по следу шатуна обратно, старик долго стоял, соображая, почему медведь шел к кедру задом наперед. И понял ошибку Касьянова: в стороне от следа, за кустами можжевельника, продолжалась тропа все дальше вниз по склону. Только там, где эти два следа смыкались, медведь сделал огромный прыжок в сторону, через кусты. Что за притча? Что могло так испугать неустрашимого вверя?

Стенки расселины, по которой шел старик с Валетом, то сужались, то немного расступались. Тут нигде не темнели посторонние следы, кроме медвежьих. Шатун, видимо, уставал и все чаще опирался на свои култышки.

Вдруг впереди, в самом узком месте, раздался предсмертный визг собаки — тяжелая опадная колодина, установленная на тропе, убила Валета сразу. Подбежав, старик нагнулся над мертвой собакой, проклиная того, кто установил тут колодину. Он искренне любил своего храброго пса, который даже сейчас своей гибелью предупредил его о смертельной опасности.