Елена Грушко - Следствие поручено мне. Повести о милиции

Где-то в вышине прострекотал вертолет. Соколовский вскочил, подбежал к оконцу, выворачивая головусилился рассмотреть сквозь мутный пузырь, куда пошла машина. А Колядин, словно ничего не услышал, задал вопрос, который готовил уже много дней.

— Иван, а Иван!

— Чего тебе?

— Скажи как на духу — отца моего, Никифора Колядина, вы с Романом убрали?

— Мы, — зло бросил Соколовский. И тут же добавил: — Какой он тебе отец был! Степаном звали твоего отца. Или никто тебе об этом не сказывал?

— Сволочь…

Соколовский с глухим рыком бросился к темнице, выхватывая из-за пояса огромный нож, а пленник, сжав в руке костыль, ждал и хотел этой минуты.

Вдруг длинный нож упал на пол с каким-то глухим стуком.

— Подожди, не торопи… Придет твой час, — прошептал бандит, и звериная тоска послышалась в его дрогнувшем голосе. Тяжело опустился на скамью, замолчал, что-то обдумывая. Потом заговорил, как о давно решенном: — Мы теперь с тобой связаны одной — смертной веревочкой, Я не скрывал от тебя своего прошлого, потому что уверен: из своих рук я тебя не выпущу. Даже на том свете! Ты считаешь меня зверем-шатуном… Ты всю жизнь свою ловил и губил таких, как я. Но теперь все переменилось: теперь я — шатун — взял тебя в плен. И как у вас говорят «товарищи»: «Кровь — за кровь, смерть — за смерть»… Ясно? Но я не такой добрый, как ты: я не убью тебя сразу, как ты о том просил. Я каждый день это могу сделать и каждую минуту. И ты не будешь знать, когда это случится.

— Не русский ты, хоть и Иван. Выродок какой-то, — с презрением ответил Василий Никифорович.

— А ты русский?! — вдруг дико заорал Соколовский. — А я вот в этом не уверен. Такие, как ты, продали Россию — не я. Я свою кровь ни с кем, ни с какими инородцами не смешал. А вы?.. Вот у тебя, я знаю, жена — молдаванка, а кто же теперь твои дети, а? Дерьмо всмятку. Староверы сосновские крепко блюли свою кровь, ни с кем не блудничали. Так вы их — под корень! Пугалы вы огородные, а не русские. И не тебе меня судить: мне наплевать сейчас, куда идти — в Америку ли, в Австралию ли, как батька, в Бразилию или Африку… И все из-за таких, как ты, будьте вы прокляты!

Установилось тягостное молчание. В тишине доносился глухой посвист метели, все погрузилось во мрак.

— Эй, Прошка — сирота России, — с издевкой снова заговорил Соколовский. — Молись сегодня своему советскому богу. Завтра уже будет некогда. Надоел ты мне хуже горькой редьки. Я думал, с тебя хоть какой-нибудь толк для меня будет. Вижу — ошибся! Завтра я подамся отсюда. Заберу золотишко и — поминай как звали. Только ты, когда будешь молиться, скажи своему богу — есть на свете и еще один бог — мой! И пусть твой бог поостережется, не будет таким дураком, как ты сам. Вот тебе и вся моя правда!

Василий Никифорович как оглушенный сел на земляной пол своей темницы.

За стенкой сопел, укладываясь на ночь, Соколовский. Он повозился в темноте, покряхтел и затих. Молчал и егерь, вслушиваясь в тревожные шорохи ночи, в тоскливую песню метели.

Прошло с полчаса, храп донесся сквозь стену. «Пора, — решил егерь, — сжимая заостренный костыль. — Еще немного и выйду».

Ладони кровоточили, но Василий Никифорович уже не берег их, резал и резал последние жилы тяжелых плах, прекрасно отдавая себе отчет в том, что если Соколовский вдруг проснется, след от пролома уже нельзя будет не заметить, и тогда Иван, не мешкая, расправится с ним. Ножом ли, пулей — какая разница. «Нет, лучше бы пулей, — мелькнуло у Василия Никифоровича. — Все-таки выстрел, и если товарищи близко, то — сигнал опасности… А в общем, еще посмотрим, посмотрим…» — и нажимал на костыль изо всех сил.

Яков Андреевич прилетел поздним вечером. Вертолет приземлился километрах в трех от землянки. Первым Сабурова встретил Савельев — он шел, как было приказано, по следам шатуна, и те вели к водопаду.

Что ж, это совпадало с версией.

В землянке Яков Андреевич достал свой блокнот, быстро набросал при свете карманного фонарика чертеж и стал подробно объяснять план прохода и скале.

— Где-то тут, — он ткнул карандашом, — возможен переход. Вода падает с уступа на уступ. Понимаете? И вполне вероятно, что у самой стены уступа можно пройти. Вода в стремительном течении срывается с одного уступа, как с трамплина, летит по воздуху, прежде чем обрушиться на следующий уступ… Словом, определитесь по приборам и — ныряйте. Для безопасности привяжите к поясу первого веревку… А там ориентируйтесь по обстановке… Если скала пуста, завтра с утра по всему району пойдут поисковые группы. А если… Словом, я надеюсь на вас, ребята. Сам я с двумя помощниками спущусь по берегу Тайменки немного ниже, на тот случай, если с «Чертова пальца» есть запасной выход, знаете, как в лисьих норах?

— Яков Андреевич, зачем вам-то рисковать?! — возразил Савельев.

— В нашем деле, дорогой, без риска не обойтись, — ответил Сабуров и добавил: — Ну, идите!

Вооруженные автоматами и приборами ночного видения, три тени исчезли в темноте. Густой снег мягко ложился им под ноги, и Касьянов вспомнил слова Степана Кочегарова: «Мягкая тропа неслышно к зверю ведет».

Они без труда нашли место, где слабые, запорошенные следы шатуна обрывались у кипящей ледяной воды. Первым ринулся под свод Савельев, за ним — Касьянов, Ахметов.

Едва Савельев поднялся с четверенек, как серая тень бросилась ему на грудь. Короткий удар приклада — и пес или волк с раздробленным черепом отлетел в сторону, дернулся и затих. Прислушались. Наверху — никакого движения и шороха. Белые маскировочные халаты сливались с пеленой снега, и можно было подумать, что это не люди поднимаются в гору, а метель переносит свои сугробы все выше и выше. Теплые олочи неслышно ступали по пороше, а Савельев снял даже олочи и шел в одних меховых носках — так он всегда делал, когда крался к медвежьей берлоге.

На вершине Касьянов махнул рукой своим товарищам, и они заняли свои места.

Сомнения уже не было: от огромного сугроба под уступом скалы несло жилым духом, который ни с чем не спутаешь в тайге.

Значит, здесь.

Ахметов кошкой скользнул на крышу и едва не сорвался с узенькой приступочки в пропасть. Он протер очки прибора от снега, вгляделся и нащупал податливую пленку бычьего пузыря, очевидно, заменявшего стекло. Быстрый взмах ножа — и Ахметов увидел внутреннее убранство землянки. У противоположной стены спал огромный мужик, больше — никого. Зная, что Колядин — человек невысокого роста, Ахметов понял, что перед ним — бандит. Лейтенант попытался пролезть в узкое окно, но помешал автомат.

Шорох разбудил Соколовского. Он взметнулся со своего ложа, хватая винтовку. Одним прыжком оказался на середине землянки.