Андрей Константинов - По счетам [litres]

– Сейчас тоже чего-нибудь на зуб кину, и поедем.

– Куда?

– На Рогожский. К Халиду. Его человек весточку прислал: рассчитался Вахтанг за шкурки.

– Вот это дело! – расцвел Казанец. – А мы тут как раз фарт обмывали. За тебя, за Барона пили. Кстати, помнится, ты обещал рассказать, как вы с ним познакомились.

– Ха. Это, други мои, такая история, что без стаканá не изложишь. – Шаланда машинально обернулся в поисках «человека», но запоздало вспомнил, что в «Праге» таковые не водятся. – Тьфу, черт! Забыл, что здесь всё через заднее место. Гога, не в службу – метнись, принеси мне борща, салатик какой, 150 и кружечку пивка.

Гога покорно поплелся на раздачу, хотя внутри него все так и клокотало: «Шестерку себе нашел? Тоже мне – человек и пароход!.. Ну-ну… Банкуй пока, Шаланда!.. Потом опосля поглядим, кто кому передачи носить станет…»

Коми АССР, Усть-Цилемский район, ИТЛ, март 1947 года

Этап от Воркуты до станции Печора по недавно отстроенной Северо-Печорской железной дороге оказался быстр, а потому неудобен: только разложились – сразу на выход. Пока их выгрузили на станции, пока посадили на корточки, пока не спеша суетился конвой, Барон осмотрелся. Медленно поводил глазами, шеей – нет, ничего особенного. Всё, как везде и всегда, – темно, ветер, грязно, мороз. На платформе несколько женщин усиленно делали вид, что не смотрят на сидящий этап. А ведь смотрят, и очень даже с любопытством. В свое время Барон много размышлял над тем, почему это этапы так притягивают взгляды людей? И пришел к выводу, что причин минимум две. Во-первых, это оборотная сторона недоверия к власти, к ее «справедливости». А во-вторых, как ни крути, – следствие отмеченной еще Достоевским жалостливости русского человека не только к преступникам, но и к военнопленным, и вообще ко всем страдальцам. Неспроста же на Руси заключенных в народе величали несчастненькими – «несчастненьких повели».

Когда всех затолкали, а последних буквально забили в автозак (особо при этом усердствовал старший сержант, остервенело утрамбовывавший пассажиров при помощи приклада карабина), Барон оказался притиснутым около клетки двери. После командного «поехали!» он тихонько заговорил с конвоиром:

– Старший сержант, ты что, в себе не уверен?

Конвоир вопросительно-свирепо глянул на него из-под кустистых бровей.

– Я говорю: ты в людях человеков-то видь.

Сержант угрожающе приподнялся было, но тут из-под полуприкрытых век Барона неожиданно блеснул такой взгляд, что конвоира словно финкой по лицу полоснуло. Он даже не понял, почему ему вдруг резко расхотелось взять этого парня за шкирку и хорошенько встряхнуть, чтоб знал свое место…

До лагеря на ухабах доподпрыгивали быстро и столь же быстро и нервно оказались в зоне. Когда с мороза все попали в помещение ШИЗО и туда-сюда разобрались, Барон вновь начал приглядываться. И снова – нет, ничего особенного. Лагерь, он и есть лагерь. Для наблюдательных людей он прозрачен. И это хорошо. Ведь чем больше мы друг о друге знаем, тем нам… ну как минимум безопасней.

Уже на следующий день этапники переехали из ШИЗО в карантин – в небольшой отряд рядом с изолятором. Здесь их переодели и провели по зоне, организовав что-то вроде ознакомительной экскурсии. Заодно объяснили правила и порядки. Разумеется, исключительно официальные и персонально Барону оскомину набившие.

Тем же вечером Шаланда пробрался в отряд, в котором разместили новоселов. Надо сказать, что локальный режим в лагере был жестким, и посещение чужих отрядов грозило тремя сутками ШИЗО. Но после получения малявы очень уж хотелось поболтать. Да и в эту смену вахтеры из зэков, осуществляющие режим, подвернулись не паскудные. За курево вопрос можно было решить. Конечно, на следующий день стукачки в оперчасть всё одно донесут, что чужой отряд посещал такой-то. Но ведь в глаза у опера сексоты этого никогда не заявят, а посему: «Извиняйте, оклеветали, гражданин начальник!» Да и сами оперативники не шибко реагировали на подобные сигналы…

– …Правда, что с вашим этапом несколько жмуров пришло?

– Четверых профоршмачившихся зарезали. И это еще по-божески, потому что сук [13] Термин « сука » – не изобретение советских времен, он уходит корнями в ХIХ век. В записках Петра Якубовича «В мире отверженных» (1896) встречается следующее наблюдение: «Есть только два бранных слова в арестантском словаре, нередко бывающие причиной драк и даже убийства в тюрьмах: одно из них (сука) обозначает шпиона, другое, неудобно произносимое, – мужчину, который берет на себя роль женщины». Помимо значения «шпион» (стукач, осведомитель), «суками» именовали сотрудников тюремных учреждений (надзирателей, конвоиров). В широком смысле сука – это уголовник, изменивший уголовному братству с государством. Потому-то большинство профессиональных урок презирало собратьев, взявших в руки оружие в лихую для страны годину. ехало числом мало не в десять раз поболее, чем воров правильных. Те могли и ответить.

На занесенном снегом по щиколотку крыльце, под раскачивающимся на ветру фонарем, смолили папиросы двое – новоприбывший Барон и здешний старожил Шаланда.

– Да уж, навезли подарочков на нашу голову. И так было от автоматчиков не продохнуть, а теперь и подавно. Куды податься честному вору? Да скажи мне кто раньше, что эти крысы станут ноги об воровской закон вытирать и силу в лагерях иметь, я бы в рожу харкнул фантазеру. А теперь… М-да… А самое паскудное, Барон, что здесь, помимо мужиков , у нас до черта еще и обычных фронтовиков чалится. Так они сук чуть ли не за лепших корешей держат.

Барон равнодушно пожал плечами.

– В принципе, оно логично. Как бы – вместе воевали, вместе в окопах кормили, под маслинами ходили. Пока такие, как мы с тобой, типа, на лагерных харчах отъедались…

– Да придурки они! Не секут, что суки – те же блатные, даже толком не перекрасившиеся. Думаешь, все они, дуриком, на фронте родину защищали? Не насильничали, не грабили, не издевались над мирным населением? Да они еще лучше научились там грабить и убивать!

– Это точно.

– Но я рад, что тебя к нам перевели, Барон. Нам такие, как ты, щас до зарезу нужны. Потому как совсем мало честного ворá у нас здесь осталось.

– А ну как не оправдаю высокого доверия?

– Не скромничай. За тебя ТАКИЕ люди отписались! Чибис, Корчмарь, Сашка цыган, Лапа… Мои бродяги, когда маляву читали, разве что не рыдали.

Заметив зэка, бредущего к ним от соседнего барака, Шаланда как-то резко подобрался и посуровел:

– По ходу, к нам топочет? Интересно, за какой такой надобностью?

– Что за чертила?

– О! Это ты в самый кадык попал. Черт он и есть. Гунька это, в шестерках, правда козырных, ходит. У Клыка.