Екатерина Волкова - Несчастный случай

— Нет, боюсь, что меня еще хотели бы долго там держать. Исследовать, сопоставлять. То и дело находят в моей голове что-нибудь новенькое.

Анатолий Георгиевич расстегнул красную шубу, и под ней оказалась мятая больничная пижама, которую Аня уже видела. Мелкий невзрачный растительный узор застиранных серых тонов.

— Вы сбежали? — охнула Аня.

Губин кивнул. Он смотрел на Аню спокойным, немного ироничным, заговорщическим взглядом. От бывшего бравого фельдфебеля не осталось и следа. Ане понравилась эта перемена. Но больно было думать о ее причине — неизлечимой никакими лекарствами болезни.

— Я не мог получить мою одежду в гардеробе, — объяснил Губин. — Это самая гадкая особенность отечественных больниц — кастелянша имеет над тобой еще большую власть, чем главный врач.

— Где же вы раздобыли одежду Деда Мороза?

— Больничный персонал решил поразвлечься и заказал для себя одного такого на фирме «Заря», чтобы порадовать дежурных врачей и сестер. Я выследил его между этажами, придушил подушкой, снял одежду. В больницах между этажами по ночам выключают свет. И вот я здесь. — Губин развел руками немного удивленно, как будто сам не очень верил, что ему это удалось.

Аня рассмеялась, и Губин посмотрел ей в глаза. На лице его проскользнула хмурая ухмылка и исчезла, в глазах мелькнул давний Анин знакомый — тусклый глубокий огонь.

— Почему вы смеетесь? Вы не верите мне? — спросил охранник.

— Я нахожу это остроумным. Убить Деда Мороза — в этом есть некий черный юмор.

— А я не шучу, — вздохнул Губин, как вздыхает учитель над учеником, который никак не может усвоить элементарный материал.

«Все-таки странный он, этот Губин. Одинокий, несчастный человек».

Аня смотрела, как он пьет воду. Кадык быстро ходил по тонкой шее — Губин похудел еще больше, черты лица заострились, кожа туго обтягивала их.

Одежда болталась на охраннике как на вешалке, худые руки тонкими прутиками выглядывали из слишком просторных рукавов.

Левый глаз опух, и белок покрылся красными прожилками лопнувших сосудов.

Аня знала, что это означает, — еще одно точечное кровоизлияние. Приближение инсульта и смерти.

Не хватало, чтобы он умер прямо здесь, у нее в квартире, подумала Аня, но отогнала эту мысль. Сама впустила его, теперь заботься о госте.

— Дед Мороз, — произнес Губин замедленно, словно с трудом что-то извлекая из глубин памяти, — это кошмар моего детства. Когда мне было три года — родители были еще живы, — ко мне пришел страшный бородатый Дед, протянул свои толстые пальцы к моему лицу и дернул за нос. Мне было так больно и страшно, как больше никогда в жизни. Я плакал сутки напролет. Но больше я не боюсь Деда.

Он погладил воротник красной шубы, которая все еще была на нем, с видом охотника, который поглаживает шкуру своего трофея.

«А что, если он и вправду не шутит?» — мелькнула у Ани нелепая мысль, и она снова рассмеялась.

— Расскажите что-нибудь еще о себе, — попросила она. Ей было интересно, зайдет ли речь об астароле.

— Во время испытаний они называли его «А-4», а я называл «Большой А».

Аня не ожидала такого резкого перехода к волнующей ее теме.

— Я немного знаю об астароле.

— Еще бы, вам ведь довелось его попробовать.

— Вы шутите? — притворно удивилась Аня, а про себя подумала: «Что за чушь он несет?»

— Сегодня я не склонен шутить. Слишком большой день в моей жизни. Я бы не пришел, если бы вы не стали одной из нас. Нас осталось только двое.

Аня постаралась пропустить мимо ушей этот бред.

— Хотите есть? — спросила она. — В больнице, должно быть, ужасная еда.

— Не пытайтесь отвлечь меня, я должен рассказать вам все. После того как вы стали одной из нас, вы имеете право все знать.

— Расскажите, — согласилась Аня. — Кто были ваши родители? Если, конечно, воспоминания о родителях не причиняют вам боль.

Губин пропустил мимо ушей ее вопрос. Он был во власти своих мыслей и должен был рассказать все — но только не о своих родителях.

Предмет его рассказа стал для Ани полной неожиданностью.

«Сегодня, — подумала она, — у охранника вечер признаний. Не буду лишать его этой последней возможности».

— Сначала я просто боялся вас, — Губин, не смущаясь, смотрел на Аню, — вы могли меня уволить, как делали все остальные, могли накричать на меня или просто молча источать презрение. Мои учителя говорили мне — чтобы избавиться от страха, надо избавиться от источника страха. И я так и делал там, в Афганистане, — я убивал их сотнями, тысячами…

Губин закрыл ладонями глаза.

Аня впервые захотела выпроводить гостя, но не знала как.

— И когда я делал то, что мне велели, когда я убивал их всех, поднимался на вершину и видел оттуда весь мир, — приходила боль. Боль грызла мой мозг изнутри. Большой белый кролик с мерзкими красными глазами просыпался и начинал медленно двигать челюстями. Белый как снег, как одежды у смерти.

«Ничего себе, — подумала Аня, — пониженная психическая активность. Там, в Нижнереченске, они недооценили Губина. Или это препарат так развил его воображение?»

Бледный, с ладонями, мнущими лицо, произносящий слова невыразительным монотонным голосом, Губин сейчас походил на сомнамбулу.

— Вам нехорошо? — осторожно спросила Аня. — Что я могу сделать?

— То, зачем я сюда пришел. — Охранник оторвал руки от лица, и губы его расползлись в кривой усмешке. — Я долго готовился к сегодняшнему дню. Но теперь приготовления завершены.

— Какие приготовления?

Губин выглядел обезумевшим, человеком, впадающим в транс, и Аня старалась разговаривать с ним мягко, как с испуганным ребенком. Но вопрос ее звучал натянуто и неуверенно.

— Сначала я мог ходить за вами — наблюдать, как вы выбираете покупки или блюда из меню, как гуляете по вечерам с собакой или работаете за компьютером. Это в рабочие дни. Но в выходной вы могли в любой момент сесть в машину и пропасть из моего поля зрения. Я хотел, я нуждался, — Губин медленно раскачивался, сидя в кресле, — чтобы у нас было место — только наше место, где я бы мог вас видеть, а вы меня — нет. Я ходил в вашу бывшую школу и на факультет университета, где вы учились. Я разговаривал с вашими знакомыми и собирал ваши фотографии. Я узнал про вас все. И я придумал. — Глаза Губина вспыхнули и загорелись, как у ночного зверя. — Это была гениальная идея — простая и красивая — подарить вам коньки. Я мог бы каждое воскресенье приходить на каток и наблюдать за вами. А мне нужно было видеть вас каждый день.

Вы чуть все не испортили, когда удрали на дачу к тому фотографу. Он держал вас там пять дней, а я не находил себе места, думал, что потерял вас навсегда.

«Полагаю, что он немного влюблен в вас», — вспомнила Аня слова Виктора.