Анатолий Ковалев - Гробовщик

С победоносным видом он шагнул в большую комнату и водрузил на стол, перед самым носом отца, опустошенную бутылку. Тот как раз нацедил полную кружку пива и долго не мог сообразить, что случилось, переводя осовелый взгляд то на сына, то на бутылку, но постепенно где-то на самом дне бездонных глаз зародилась тревога.

— Щ-щенок! — прохрипел отец, схватил кружку и вылил ее мальчику на голову.

Вонючее пиво текло по лицу, струилось под рубаху, и он ощущал всем телом эту липкую жижу.

— Ты мне за это ответишь, скотина! — пообещал мальчик.

Отец закричал, замахал кулаками, но Гена успел выскочить в коридор. Ему на помощь, под аккомпанемент саксофона, бежала мать.

Он закрылся у себя и слышал, как мама визжала и чем-то швырялась в отца.

Липкие руки ухватили раму. Шнур соскочил с гвоздя. Он поднял над головой портрет и со всей силы ударил его об угол стола. Стекло разлетелось вдребезги, брызнув мелкими осколками в лицо. В приступе бешеной ярости он разорвал картон на мелкие куски.

Скандал в большой комнате продолжался, а он заперся в ванной. Встал под теплый душ. И вдруг разрыдался. Он понял, что теперь совершенно одинок, потому что убил печального зверька, сидевшего на плече у розово-голубой девочки.

Миша Гольдмах не знал, что и думать. Телефон Тани Семеновой не отвечал. Розыгрыш, по всей видимости, затягивался.

Он целый день возил с собой ее сумку и чувствовал себя грабителем.

«Может, выбросить ее в первую попавшуюся урну? — мелькнула спасительная мысль. — И забыть об этом к чертовой матери!»

Потом он ловил себя на том, что время от времени вновь и вновь рассматривает содержимое сумки, словно пытается в чем-то разобраться.

«Все слишком обыкновенно. И, кроме паспорта, ничего ценного. Надо было снова подняться на седьмой этаж и оставить сумку в квартире. А что мне мешает сделать это сейчас?»

Гольдмах был не из тех людей, что сильно отягощены делами. С самого начала он поставил свое дело так, чтобы самому ничего не делать. Он, конечно, знал, что его обкрадывают. Наверняка обкрадывают. Как же иначе? Но свобода дороже. Он боялся власти денег. И испытывал к ним безразличие, как человек, никогда не нуждавшийся.

Утром он снова прослушал запись с ее голосом на автоответчике. Девушка сильно волновалась. Была напугана. Вряд ли это походило на розыгрыш. Значит, его просто кто-то опередил. Но для кого тогда этот спектакль с надувной куклой в ванне и надпись на зеркале? Для кого? Для любого, кто войдет? Ведь дверь не заперта.

По мере приближения к дому Татьяны он все больше склонялся к тому, что девушку похитили, а весь спектакль разыгран исключительно для него. Вот только зачем?

Тут мысли следовали в двух направлениях, опережая одна другую. Его хотят потеснить коллеги по бизнесу. Он сразу пришелся не ко двору. Игровые автоматы, казино, ресторан — это удел солидных мужчин, как правило, с увлекательным прошлым. И откуда взялся этот мальчишка, бывший «виртуальщик»? Гольдмах давно ждал провокации с этой стороны.

Второй поток мыслей вертелся вокруг гибели Пентиума. Не зря же, в самом деле, задействована бывшая любовница Салмана? Однако тут Гольдмах не мог выстроить логическую цепь. С Пентиумом они расстались. Их совместный бизнес прогорел еще до поездки в Швейцарию. И никаких отношений не поддерживали.

Оставалась также националистическая версия происходящего. Он вспомнил свастику на двери. Вряд ли ее нарисовала сама Татьяна. На кого в наше время может произвести впечатление свастика? В первую очередь, на участника Великой Отечественной и, конечно, на еврея. Значит, свастику нарисовали тоже для него.

Михаилу показалось, что националистическую идею ему слишком навязывают. А то, что так усердно навязывают, обычно не имеет под собой серьезной основы. Националистическую версию пришлось отмести.

Прибыв на место, он бросил дамскую сумку в полиэтиленовый пакет. (Не показываться же с ней на людях средь бела дня?) И вылез из машины.

Лифт сегодня работал. Видно, его отключают на ночь. Кто-то экономит электроэнергию.

В тамбуре по-прежнему сильно пахло кошками. Куда от этого денешься? Для братьев наших меньших наступила весна!

Дверь ее квартиры снова была чуть приоткрыта. Гольдмах хорошо помнил, что ночью плотно прикрыл ее за собой. Он потоптался на месте, прислушиваясь к звукам внутри, но ничего не расслышал.

«Ловушка! — пронеслось в голове. — То же самое я сказал вчера, увидев открытку с видом Швейцарских Альп! Теперь — это точно ловушка!»

Вопреки здравому смыслу, он вошел в квартиру. Может, потому что если идти — так идти до конца было его жизненным принципом, а может, потому что он всегда относился с иронией к собственной безопасности. Чему быть — того не миновать!

Войдя, он отпрянул к двери. Его прошиб пот, хотя вроде ничего не изменилось. Нисколько не изменилось. В ванной комнате снова горел свет, который он потушил сегодня ночью. И в раковине опять журчала вода, а ведь кран он основательно закрутил!

Гольдмах быстро прошел в комнату. Вытряхнул из пакета дамскую сумку. Обратил внимание, что в комнате тоже ничего не изменилось, только запах духов почти выветрился. Значит, девушка не возвращалась домой. Еще раз внимательно рассмотрел открытку с пухленькой девочкой в матросском платьице на фоне гор. Надпись по-немецки значила: «С днем ангела!»

За окном раздалась милицейская сирена.

Он бросился к окну. Во двор въехали две милицейские машины. Они окружили его «мерседес». Пять человек в форме бежали к подъезду. Двое остались караулить машину Гольдмаха.

— В чем дело? — прохрипел Миша и не узнал своего голоса.

Он мгновенно сообразил, что за ним началась охота, что квартира Тани Семеновой, как он и предполагал, — ловушка. Но что ему можно предъявить? Он чист перед людьми и перед законом! Да, он находится в чужой квартире, но его пригласила сюда хозяйка. Имеется доказательство — запись автоответчика! И он, в конце концов, ничего не украл! А надувная кукла в ванне — это разве криминал?

«А почему я уверен, что там до сих пор плавает кукла?» — осенило его.

Оставались считанные секунды до появления милиционеров, когда Гольдмах рванул на себя дверь ванной комнаты и вскрикнул. Вместо куклы в воде лежала девушка в красном брючном костюме, с меховым воротничком и манжетами. Ее ярко-рыжие волосы свисали с бортика ванны. Остекленевшие голубые глаза смотрели в потолок. В зеркальном потолке плавал еще один труп девушки.

Бывшую любовницу Салмана он узнал сразу, несмотря на то что видел ее всего несколько раз, три года назад. И тогда ее волосы были совсем другого цвета.

Гольдмах не мог пошевелиться. Представившееся зрелище напоминало сюрреалистическую картину или немую сцену из абсурдной пьесы. Но во лбу девушки зияла отвратительная дыра. А зеркальная дверь издевалась над ним циничной надписью: «Извини за шутку. Таня».