Анатолий Ковалев - Гробовщик

Бармен, которого он когда-то сам устроил в этот бар, встретил Балуева глупой улыбкой.

— Виски со льдом, — не дал он опомниться парню, присев на табурет возле стойки.

«Светка все-таки ни черта не понимает в наших делах!» — досадовал про себя Геннадий. И это случайно прорвавшееся «наши дела» слегка кольнуло.

— Ваше виски, — как по-заученному выпалил бармен.

— С возвращеньицем! — услышал Балуев откуда-то слева и тут же повернулся в ту сторону.

Он и не заметил, что за стойкой бара кто-то еще коротает время в одиночестве. Сутулый парень лет двадцати пяти, с лицом уродливым, но обаятельным. Заячья губа, выдвинутая вперед челюсть, широкий, приплюснутый нос, глаза необыкновенно живые, но полные скорби.

— Не узнали? — улыбнулся незнакомец. — Миша Гольдмах. Игровые автоматы. — Он протянул Геннадию свою визитную карточку.

— Слышал, — пробурчал в ответ Балуев и хотел вернуть Гольдмаху визитку, но тот отмахнулся.

— Берите! Берите! Уж не побрезгуйте! — Он произнес это без заискивания, с налетом иронии. — Я много о вас наслышан. Мы можем пригодиться друг другу. В наше время не так-то легко найти друзей. Особенно тем, кто при деньгах. Когда появляются деньги, кончается дружба и начинается корысть.

Этот уродец с красивыми глазами и обаятельной улыбкой напоминал древнего мудреца, а не хозяина игровых автоматов. Геннадий не стал его разочаровывать признанием в том, что он уже почти год как отошел от дел своего босса, «изумрудного короля» Мишкольца. И что замешательство в баре — просто недоразумение. Где-то в глубине души Балуеву было приятно, что его здесь не забыли.

Гольдмах тоже заказал виски и предложил выпить за знакомство.

— Когда я начинал свой бизнес, — продолжал он, — не думал о друзьях. Они были. Всегда где-то рядом. Мы выпивали. Ходили на дискотеки. Делили девчонок. Это меня устраивало. А потом жизнь закрутила нас. У кого-то не пошли дела. Кто-то сел на иглу. Кто-то скурвился. Остальные исходили слюной от зависти. Я — не жаден. Давал деньги в долг. Мне не возвращали. Я и не требовал. Только те, кому давал, возненавидели меня еще больше. За собственную беспомощность. Ущербность… Зачем я это вам рассказываю? — неожиданно встрепенулся он. — Если надоел, пошлите меня. Я не обижусь.

— А я как-то обходился без друзей, — вставил Геннадий, — и ничего, как видите. Не горюю.

— Дело привычки.

— Может быть.

Балуев вдруг почувствовал, что ему уютно потягивать виски с этим человеком. Однако привыкший быть всегда начеку, он не выказывал никакого расположения к собеседнику.

В ораторию ночного бара неожиданно ворвались восхищенные стоны. Гена сразу догадался, в чем тут дело.

Женщина средних лет, в шикарном черном костюме от кого-то из «высоких» французов, уселась за свободный столик. У нее были красивые, темные волосы, безукоризненно уложенные в модную прическу, огромные карие глаза, прямой нос с едва заметной горбинкой и маленький, припухлый рот.

— Я должен вас покинуть, — сказал он Мише Гольдмаху. — Надеюсь, еще увидимся.

— Все может быть, — неопределенно заметил хозяин игровых автоматов, резко развернулся на крутящемся табурете и кивком головы поприветствовал женщину в черном. Она ответила тем же.

Геннадий взял свое виски и направился к ней.

— Вот и встретились, — улыбнулась она.

— Что тебе заказать? Виски? Коктейль?

— Возьми мне пятьдесят грамм водки и бутерброд с красной икрой.

— Вкусы, однако, меняются, — изрек он и хотел было вернуться обратно к стойке, но услужливый бармен уже сам бежал к ним.

Через пять минут на столе стояло все, что было угодно даме.

— Ничего не понимаю, Света, — признался Балуев. — Почему меня до сих пор принимают за помощника Мишкольца? Прошел год, и все прекрасно знают…

— Никто ничего не знает. — Она вынула из сумочки пачку сигарет.

Они одновременно, как по команде, щелкнули своими золотыми зажигалками от Картье и так же как по команде прыснули смехом.

— Решили повыпендриваться друг перед другом! — прокомментировала Света. — А вкусы у нас с тобой всегда были схожи.

— Так ты говоришь, никто ничего не знает? — вернулся он к прерванному разговору.

— Мишкольц не стал афишировать твой уход. Он сказал: «Пусть Гена отдохнет». И все считают, что ты где-то отдыхаешь.

— Он никого не взял на мое место?

— Ты вообще ничего не знаешь? — удивилась Света. — Он же ездил несколько раз в Москву. Вы что, не встречались?

— Встречались. Он консультировался со мной по поводу приобретения новых картин. Я работаю сейчас консультантом. Часто выезжаю за границу на аукционы. Ни о чем другом мы с ним не говорили.

— Тогда ты, наверно, многому удивишься. Мишкольц уже три месяца живет в Америке. Он официально развелся со своей женой в Венгрии и собирается жениться на Кристине. Их мальчику уже, слава Богу, восемь лет! Он ходит в американскую школу. Но Кристина вряд ли стала счастливой, хотя не мне об этом судить. Мишкольц по-прежнему ездит к старшему сыну в. Венгрию. Володя упорно хочет сделать из него помещика. Впрочем, каждый по-своему сходит с ума.

— Кто же, в таком случае, занимается делами?

— О, это будет для тебя сюрпризом! Помнишь такого горе-бизнесмена Охлопкова?

— Данила? Это мой университетский товарищ.

— Слышала. Так вот, Володя подобрал его и пригрел. У Охлопкова было шесть магазинов. Уцелел только один художественный салон. К тому же он оказался старым должником Мишкольца. Но его салон себя-то не окупал, где уж там с долгами расплачиваться! Володя сделал его своим временным помощником. Вот уже полгода Охлопков фактически во главе изумрудной империи. И Мишкольц им доволен.

— Развалить империю сложно, но возможно, — заметил Балуев, — и Данила для этого самый подходящий человек. Как твои дела?

— Мои? Отлично. День-деньской заседаю в Городской думе. Делаю политику.

— Не жалеешь?

— О чем, Геночка? По-моему, я наконец нашла себя в этой жизни, жалею только, что тебя нет рядом.

— Ты сама сделала выбор. Мы могли быть счастливы.

— Мне слишком дорога моя независимость, — поставила точку Света.

— Как поживает твоя мама и ее чилийский муж? Ты к ним ездила?

— Некогда. Да и потом, они нас ждут вместе, как тогда.

— Твоя мама ничего не знает?

— Нет. Она спит и видит своим зятем Геннадия Сергеевича Балуева, обаятельного искусствоведа, знающего три языка, читающего в оригинале Хименеса и Верлена.

— Да, пожалуй, мы ее разочаруем, — согласился он.

— По телефону я ей вру. Каждый раз передаю приветы от тебя. Вот такая история. — Она курила сигарету за сигаретой, так и не приступив к трапезе. — А твоя жена совсем оборзела, — вставила вдруг Света, — снова набивается ко мне в подружки! Марина знает о твоем приезде?