Дэвид Гудис - Зарубежный криминальный роман

— Здесь я провел последние спокойные минуты, — сказал он.

— Бедняга! Ну что была за необходимость уезжать среди ночи!

— Честно говоря, я хотел съездить на следующий день на юг, повидаться с одной девчонкой.

— Вот в чем дело… Мне это приходило в голову.

— Ты не сердишься?

— Из-за чего? Из-за того, что тебе хочется переспать с другой? Да что мне до этого, дурачок? К этому я не ревную, а, насколько я себе представляю, ты не ищешь в обществе других женщин интеллектуальных радостей… Он лежал на повороте, да?

— Да, на самом повороте. Я увидел его слишком поздно. Он лежал так, что его невозможно было объехать.

— Как его убили, по-твоему?

— Думаю, молотком… во всяком случае, лицо ему разбили молотком.

— На месте?

— Вряд ли… По крайней мере, до того, как его уложили на дорогу.

Алиса разрезала телятину и положила на тарелку Шапу и себе. Она ела и размышляла:

— Ты уверен, что не мог расквасить ему физиономию?

— Это невозможно. Колесо проехало по груди, ось не могла его достать, я в этом уверен.

— Следовательно, его изувечили, чтобы он был неузнаваем?

— Это возможно…

— А зачем тогда ему оставили документы?

Шап подскочил на месте.

— Черт, а я и не подумал!

Он перестал есть и нахмурился.

— Ты уверена, что бумаги были при нем?

— Так мне сказали жандармы, когда проводили расследование. Скополотрони Виталиано, родился в Генуе восьмого мая тысяча девятисотого года.

Она взяла бутылку и наполнила вином бокалы. Шап с восхищением взглянул на нее.

— Да, ты — класс!

— А ты сомневался?

— Я попал в переплет, — сказал Шап. — За мной установлена слежка. Но это не полицейские. Сегодня ночью вокруг моего дома кто-то шатался… Ты здесь ничего особенного не замечала?

— В этой дыре никогда ничего не происходит, если на тебя не находит стих давить народ… Нет! Крестьяне получили пищу для разговоров на несколько дней, и все…

— Ты не обратила внимания на серую «ведетту» 5423СМ75.

— Какая-то «ведетта» проехала перед школой несколько дней тому назад. В ней были, если не ошибаюсь, трое мужчин и женщина. Они ехали по направлению к Бом.

— Это они.

— То есть?

— Люди, которые меня ищут. Не знаю, что им от меня надо, но они гоняются за мной уже две недели. Это начинает меня утомлять.

— Странно, — проговорила Алиса. — Такое впечатление, что, раздавив этого парня, ты растревожил осиное гнездо.

— Как будто.

— Бедный мой! — с чувством сказала Алиса. — Тебе все еще нравятся ананасы? — спросила она.

— Что такое? — удивился Шап. — Да, нравятся.

— У меня есть банка консервированных ананасов, я приберегла ее для тебя.

— Какая ты внимательная! — Шап был явно тронут.

Алиса открыла консервы. Радио играло негромко, певица страстно изливала свою тоску. Шап усмехнулся.

— Тоска! Попробуйте раздавить парочку прохожих, и всю тоску у вас как рукой снимет.

— Отличное средство, — засмеялась Алиса. — Но тогда нельзя будет выходить пешком. Ты становишься злым.

Шап весело улыбнулся, пожал плечами и занялся ананасами.

Позже, когда он согревал в руке стакан марочного вина, Алиса спросила:

— Останешься?

— Да. С радостью.

— Я тоже рада. Ты не особенно балуешь свою клиентуру.

Шап непонимающе взглянул на нее.

— Шесть недель с твоего последнего визита. Согласись, что на тебя нельзя рассчитывать.

Около часа ночи между двумя объятиями Шап расчувствовался. Он с нежностью ласкал Алису:

— Хотел бы я, — начал он, — проводить с тобой все ночи. Я чувствую себя хорошо, ты лучшая из моих подруг.

И добавил убежденным тоном:

— Должно быть, ты и есть та женщина, которая мне нужна.

— Не говори глупостей, — остановила его Алиса. — Тебе хорошо, потому что ты только что целовал и хочешь еще…

Он хотел что-то добавить, но она закрыла ему рот поцелуем и порывисто привлекла его к себе.

Шап уехал на рассвете. Беспокойство отпустило его, он лениво зевал, небрежно ведя «симку». Он совершенно не обращал внимания на многочисленные грузовики, которые ехали ему навстречу, поднимаясь в гору. Его мысли возвращались к телу Алисы. «Потрясающая девушка, — повторял он про себя, — суперкласс».

Пока он рисовал в своем воображении приятные картины, взошло солнце. Через полчаса после этого он вернулся домой. Замок входной двери не открывался.

— Как это неприятно, — сказал себе Шап, — надо его смазать, а то им редко пользуются и он ржавеет.

В конце концов Шап справился с замком и сразу прошел в кухню, чтобы выпить чашку кофе. Буфет был распахнут, тарелки грудой стояли на нижней полке, угловые шкафы тоже были вытряхнуты.

— Что это за бардак? — похолодел Шап. — Никак у Рафаеллы случился удар.

Он заглянул в столовую. Там все было вверх дном. Из столовой Шап перешел в кабинет, где царил аналогичный хаос. По мере того как Шап обходил свои владения, его обуревал безудержный гнев: дом явно обыскивали. Зеркало из ванной, аккуратно вынутое, лежало на полу. Комнаты перетряхнули, матрасы во многих местах проткнули.

У входной двери позвонили, Шап быстро спустился вниз, на террасе стоял племянник Рафаеллы.

— Тетя просила вам передать, что не сможет прийти, она больна.

— Тем лучше!.. Нет! Я не это хотел сказать. Что с ней?

— Гриппует. Врач велел ей оставаться в постели два-три дня.

— Хорошо. Пусть бережет себя, я справлюсь сам.

— Тогда до свидания, месье Шап.

— До свидания! Скажи тете, чтобы она не беспокоилась.

— Ладно.

Шап постоял в раздумье.

— Делать нечего, надо приниматься за работу, — заключил он.

Он закрыл дверь, вернулся в кухню и принялся расставлять посуду.

Прекрасная Элен не закончила пасьянс четырех тузов, нервно смешала карты и поднялась с безнадежным вздохом. Под окном ее комнаты Тарн катил свои бурные воды, огромные серые и гладкие скалы перегораживали его узкое ложе, ограниченное высокими берегами. На втором плане простиралось выжженное плато, покрытое самшитом, можжевельником и сиреневым чабрецом.

Пейзаж был великолепен, но после месяца созерцания Прекрасная Элен совершенно к нему остыла. Она сожалела о Париже, о маленьком элегантном баре на авеню Клебер, о своих приятелях, личностях сомнительных, приятных и тонких, о всей своей вольной и спокойной жизни. Особенно она сожалела о том, что последовала за тремя своими знакомыми в эту экспедицию, которая, по ее мнению, не могла ни к чему привести. Ее личико искажала озабоченная гримаска. Она закурила сигарету и начала совершать по комнате медленное бесцельное хождение. Она трогала свои светлые волосы, низко спускавшиеся ей на щеки мягкими кольцами.

В дверь постучали, и она тотчас открылась, в комнату не спеша вошел Респланди.