Дэвид Гудис - Зарубежный криминальный роман

— Конечно, — поддакнул Швоб. — У тебя не самая выгодная позиция. Но район Сент-Уан — это не очень конкретно. Я не верю тебе, Скопо.

— Швоб, клянусь тебе! Ну иди же, я не могу больше… Клянусь тебе, они там.

— А где именно? Я бы хотел знать подробности.

— А потом ты меня бросишь здесь? Нет.

— Ну так подыхай, — невозмутимо отвечал Швоб. — А я посмотрю на тебя.

Скополотрони из последних сил попытался подтянуться, но пальцы его скользнули, и руки опустились до середины головы.

— Ну как? — поинтересовался Швоб. — Доволен?

— Швоб, спаси меня. Я сейчас упаду.

— Где башли?

— В районе Сент-Уан, улица Шевалье-де-ла-Бар, в гараже Тонтона… скорей Швоб, я больше не держусь.

— Иду. Но кто этот Тонтон?

— А-а! Гваччони, приятель из Генуи. Швоб!

— А ты не лжешь?

— Клянусь своей головой.

— Ты хочешь сказать, что доверил все бабки Гваччони?!

— Я спрятал их, — из горла Скополотрони вырвалось рыдание, — спрятал за старым бензобаком, под камнем и всяким железным хламом. Иди скорей, мои силы на исходе.

— Отлично, — сказал Швоб. — Теперь подыхай.

— Швоб!

Его руки заскользили, нос исчез, были видны еще волосы. Шап с отвращением и ужасом смотрел на эту сцену. Осталась одна рука. Скополотрони заверещал, рука сдвинулась еще ближе к гладкому краю и исчезла, крик потерялся в глубине. И через секунду слышалось уже одно только глухое ворчанье потока. Спокойствие было восстановлено.

Через несколько минут Швоб двинулся к проходу. Он не спеша пробирался среди завала камней. Когда он подошел к проходу, внезапно вспыхнуло два пучка света. Швоб отпрянул и прижался к стене.

— Бросай оружие! — внятно прозвучал голос Флота.

Швоб обернулся к свету, глаза его замигали. Он зажал рукоятку револьвера между указательным и большим пальцами, машинально покачал его на ладони и отбросил в сторону.

— Шап! — крикнул Рагонден.

— Здесь я, — откликнулся Шап странным голосом. — Здесь.

Он вышел на свет, и Рагонден вздрогнул. Лицо Шапа было в крови, и он смотрел прямо перед собой удивленно и грустно. Он немного согнулся, его била дрожь.

— А где другие? — спросил Рагонден.

— Другие! — повторил Шап.

Он сделал над собой усилие, поднял руку и указал на пропасть, потом внимательно посмотрел на Швоба.

— Это отвратительно, — сказал он. — Совершенно отвратительно.

— А где, — заговорил Рагонден, — тот парень, который чуть не оглушил меня, такой учитель с бородкой и в пенсне. Кто он? — спросил Рагонден у Швоба.

У Рагондена на голове была шишка.

— А! — сказал Швоб. — Это Скополотрони. Виталиано Скополотрони. Он там, внизу.

— Но ведь его уже один раз убили, — заметил Рагонден.

— Послушай, — вмешался Флот, — давай выберемся отсюда, на улице еще лучше можно поговорить. — Проходи первым, — обратился он к Швобу.

Маленькая группа двинулась к выходу и через несколько минут выбралась к поросшему кустарником оврагу, по которому гулял свежий ночной ветер.

— Жан! — позвала Алиса.

— Он здесь, — успокоил ее Рагонден. — В целости и сохранности, не беспокойтесь.

На краю кювета, около грузовика, сидел человек. Он корчился от боли и стонал. Шап с интересом взглянул на него:

— Это Респланди, — констатировал он.

— Он самый, — откликнулся Респланди. — Не удивляйтесь.

— Что ты с ним сделал? — осведомился Шап.

— Да, ерунда. Может, руку сломал. Ничего серьезного.

Шап задумался.

— В конечном счете, — он обернулся к Швобу, — мне бы хотелось знать, кого, собственно, я переехал грузовиком.

— Понятия не имею, но это и не важно. Во всяком случае, не Скополотрони.

— Конечно, — поддакнул Флот. — Одним мертвяком больше, одним меньше…

— Вы абсолютно ни при чем, — продолжал Швоб. — Извините за все те беспокойства, которые мы вам причинили, но уж больно здорово было разыграно. Нас провели.

— А теперь, — сказал Рагонден, — не пошли бы вы куда-нибудь подальше, мы вас не держим. Мы ведь не полиция и не мафия.

— Я ведь говорил тебе, Швоб. Говорил, что это неправильно!

Мартовский день клонился к закату. Мелкий ледяной дождь поливал грузовик. Вид из окна был таким скучным, что, казалось, на дворе глубокая осень. Серые рваные облака висели над горизонтом, хребты гор заволокла дымка. Ниже в долинах, в местах, защищенных от холодных северных ветров, храбро зазеленели кустики, на на самом плоскогорье, бесцветном, диком и суровом, вечные блеклые травинки выглядели также тускло. Январское холодное и яркое июльское солнце поочередно набрасывалось на эти сухие былинки, покрывая их то желтой, то серой краской.

— Мерзкая погода! — машинально бросил Шап.

Алиса не ответила. На нее действовала меланхоличность пейзажа. Завернувшись в испачканную машинным маслом «аляску», она рассеянно улыбалась, ее взгляд был обращен на блестящее от дождя шоссе.

— Почти пять, — сказал Шап. — Если сведения Флота верны, мы их скоро увидим.

— Ты хочешь удостовериться, что они уезжают?

Он вздохнул и замолчал. Вся нижняя часть его лица, испещренная ранами, была закрыта белой марлей и розовыми полосками лейкопластыря; он вел машину с озабоченным видом. Конец его неприятностей не принес ему облегчения, он чувствовал себя чрезвычайно усталым, его мучила тоска. На его жизни и на его мыслях осело темное пятно, оно исчезнет нескоро, должно будет пройти много времени и должно пробежать под колесами автомобиля множество дорог. Он замедлил, сбросил газ, через некоторое время выключил передачу и плавно притормозил.

Они находились у края плато. По склонам Коса вилась дорога, ее последняя петля исчезла в роще вечнозеленых дубов.

— Они должны проехать здесь!

— Что ты так беспокоишься? — спросила Алиса. — Этот парень… как его, Швоб, в общем и целом извинился перед тобой. Они поняли, что ты тут ни при чем. И задерживаться здесь им нет никакого смысла.

— Я хочу видеть, как они уезжают.

Алиса посмотрела на него. Он был спокоен и угрюм. Таким она его еще не видела.

— Если тебе не холодно, — продолжал Шап, — мы могли бы пройтись пешком.

Алиса подняла воротник куртки и вышла из грузовика. Они шли мимо сероватых трав, затопленных водой. Шап говорил и говорил своим спокойным голосом; она решила, что он взволнован.

— Я люблю свое ремесло, — рассуждал Шап. — Оно многому учит, тут всегда надо быть собранным. Я езжу с восемнадцатилетнего возраста и знаю все пути-дороги нашего департамента. Дороги, они как женщины, есть красивые и уродливые, есть строптивые, которых надо укротить, и потаскухи, обманывающие взгляд, на которых можно сломать себе шею. Есть дороги, на которых наращиваешь себе мышцы, и другие, такие нежные, что убаюкивают. Я люблю свой инструмент, звук мотора, когда он ревет во всю мочь на подъеме и несет все десять тонн легко, как цветок. Я люблю людей моей корпорации, это крепкие ребята, они умеют жить и не боятся ни испачкать руки, ни протянуть руку помощи товарищу.