Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Возьмешь его, Жора? — нежно любя сейчас Сырцова, спросил Смирнов.

— Возьму, — без паузы ответил Сырцов.

— Тогда собирайся, — решил Смирнов.

— Мой любимый «байард» великоват для пластунских передвижений, а ваш парабеллум подойдет. Дубинку бы покороче и поухвастистей. Ну и, естественно, наручники. Эх, где мой камуфляж и милая жилетка!

— Пойдем ко мне, там все подберем, — решил Смирнов, и они удалились во внутренние, так сказать, покои.

— Господи, какой я старый! — в озарении огорчился Казарян.

— Рома, а мне тогда о чем вздыхать? — издевательски поинтересовался Кузьминский.

— О том, что ты ничего не можешь! — разозлился Казарян.

Обиделись друг на друга, замолчали ненадолго, потому что вернулись Сырцов со Смирновым. Был Сырцов в смирновском хэ/бэ бэ/у, но жилеточка на нем — фирменная, целевая. Не утерпел, надо полагать, Дед, приобрел. В дополнение к перечисленному к жилеточке Сырцов прикрепил и десантный нож. На всякий случай.

— Мы здесь, на террасе, и вправду водку будем пить, Жора, — сказал Смирнов.

— Как подсадные утки, — тотчас догадался Сырцов.

Смирнов, не отвечая, еще раз ласково осмотрел его, поворачивая вокруг оси, а потом дал легкий подзатыльник и признал:

— Ты стал мастером, пацан.

— Спасибо, Дед, — первый раз при Смирнове и вслух назвал его Сырцов. Смирнов все понял и приказал без металла в голосе:

— Топай, внучок.

— Вот как раз топать-то мне и не следует, — полувозразил Сырцов, шагнул к двери и исчез во тьме.

Лаз, тайный лаз в заборе существовал. Его в большом секрете проделали художник и Смирнов, которые иногда, томимые жаждой и таясь от жен, пользовались им для свидания втроем: художник, полковник и бутылочка. Проникнув на чужой участок, Сырцов, найдя оптимальное для возможного обзора место, замер, умер и осмотрелся. Уже заметно светился восток, и стали видны если не предметы, то силуэты их. Заросли, высокие деревья, непонятные сооружения и, главное, забор. Откуда пойдет? Откуда пошел бы ты, Сырцов, таким, каким ты был лет пять-шесть тому назад? Первое: подальше от участка Смирнова. Второе: там, где как можно больше затемнено. Третье: со стороны глухой стены хозяйской дачи. И последнее: где бы меньше звучал, когда через него полезут, забор. Прикинув все, Сырцов окончательно выбрал позицию.

Но зазвучал при перелазе забор — пискнул, покряхтел. Силуэт мелькнул над штакетником и вдруг исчез. Залег ненадолго, значит, паренек. А потом совсем рядом возникла рослая и широкая фигура, совсем рядом — в трех шагах.

Мощный человек шагал почти бесшумно, а Сырцов просто бесшумно. Через участок художника шагали к даче Смирнова. Шагали шаг в шаг. Когда увиделась освещенная смирновская терраса и человек снял с плеча короткий автомат, Сырцов двумя широкими беззвучными шагами приблизился к человеку с автоматом и с несдерживаемой силой ударил его тяжелой дубинкой туда, куда надо: точно над правым ухом.

Не зашатался, не поплыл, не сполз — как колода, рухнул вперед лицом вниз. Очень удобно: Сырцов сел автоматчику на задницу, завел безвольные руки за спину и защелкнул наручники. Поднялся, посмотрел, прислушался. Клиент пока отсутствовал в реальном мире. Тогда Сырцов ухватил его за ворог камуфлированного комбинезона и поволок к заповедному мужскому лазу. Тут понял, что один не справится, и позвал открыто громким голосом:

— Витя, помоги!

Выскочивший из света во тьму ни хрена не видевший Кузьминский спросил:

— Ты где, Жора?

— Здесь. Здесь. Здесь, — раздельно трижды произнес Сырцов, чтобы Кузьминский шел на голос. Виктор радостно подбежал.

Умаялись сильно, пропихивая могучее бескостное тело через лаз! Далее пошло как у детишек с саночками: втроем с присоединившимся любопытным Казаряном домчали человечка до террасы как по льду. Не особо церемонясь, протащили по ступенькам и бросили на пол перед сидевшим в качалке Смирновым. Но не умер бедный раб у ног непобедимого владыки: когда гражданина в камуфляже перевернули на спину, веки на размалеванном по всем правилам лице дернулись. Глянув на это ужасающее личико, эмоциональный Сырцов хлопнул себя по бедрам и матери о ахнул:

— …твою мать!

— Ведите себя культурно, молодой человек! — картинно потребовал запыхавшийся Казарян, а Смирнов тихо попросил:

— А теперь в подробностях, Жора.

— Разрешите вам представить лучшего моего ученика на курсах подготовки детективов и охранников. Леха, Алексей Решетов. В последний день занятий он страстно желал выиграть у меня приближенный к боевой обстановке поединок без ограничений. И проиграл. Как и сейчас.

Алексей Решетов уже очнулся настолько, чтобы с ненавистью посмотреть на Сырцова снизу вверх дурными глазами.

— Посадите его на стул, — распорядился Смирнов.

Напрягаясь (объект им старательно не помогал), Сырцов и Кузьминский пристроили страдальца на стул.

— А где его пугач? — строго спросил Смирнов.

— Виноват, гражданин начальник! — рявкнул Сырцов. — Он его выронил, когда я дубинкой приложился, а потом как-то из головы выскочило. Сей момент!

И вновь растворился во тьме. Все молча ждали его возвращения, и он вернулся тотчас, кинув укороченный «Калашников» на старческие колени Смирнова.

— Осторожнее, балбес! — от внезапности разозлился Дед.

— Я его на предохранитель поставил, — невинно объяснил Сырцов.

— Все равно балбес! — не принял оправданий Смирнов. — Считаю, что на правах близкого знакомства ты его трепать начнешь.

— С нашим удовольствием! — бодро согласился Сырцов и начал от печки: — Как жизнь молодая, Леха?

Леха мало еще чего понимал и поэтому ответил, хотя отвечать на такой вопрос и не стоило:

— Вашими молитвами.

— Ну, моими молитвами долго не проживешь. Еще раз приложусь, помолясь, и придется твоим новым сослуживцам тебе гроб покупать. Знаешь, какие теперь твои коллеги любят? Заграничные, лакированные под красное дерево, с бронзовыми ручками…

— Это еще неизвестно, кому первому гроб закажут, — непринужденно ощетинился Леха. Оклемался, сволочь.

— Ну, не хочешь гроб, получишь срок к десятке поближе. Устроит?

— Не пугайте меня, Георгий Петрович. Я ведь не боюсь.

— Видали, какие у меня ученики? — похвастался Сырцов перед компанией и, вновь сосредоточась, объяснил Лехе: — Ты еще в дури после отключки и не можешь понять, что пугать тебя мы и не начинали. А возможностей напугать тебя до поноса у нас предостаточно. Вариант первый: ты молчишь, и мы понимаем, что ты будешь молчать до конца. Сам понимаешь, что отпустить тебя просто так мы не имеем права ради собственной безопасности. Тогда единственный и абсолютно беспроигрышный для нас выход: имея на то полное моральное право (ведь ты собирался убить нас четверых, так?), мы тихо кончаем тебя и быстро, но не торопясь, закапываем твое тело под заброшенным сортиром-скворечником. Твои тебя искать не будут — себе дороже. А больше никто и не хватится: насколько мне известно, ты сирота.