Анатолий Степанов - Любить и убивать

Врач рекомендовал ему носить руку на перевязи, чтобы не беспокоить рану. Он так и делал. Но только не за рулем. «Девятка» катила по знакомому маршруту: вниз к Москве-реке и по набережной до дома с пентхаузом. Загнав машину во двор и заглушив мотор, Сырцов глянул на себя в зеркальце заднего обзора. Личико опало до нормы, губы приняли прежнюю форму. Кому пироги да пышки, а кому синяки да шишки. Шишки уже ушли, а синяки, вернее, рудименты синяков, остались. Рожа довольно пестрая.

Открыла сама.

— Здравствуйте, Светлана Дмитриевна! — заспешил Сырцов. — Ваша дочь просила меня привезти кое-какие ее вещи. Вот два списка. В одном — книги, в другом — одежда.

— Здравствуйте, Георгий Петрович, — безразлично откликнулась Светлана. — Раз просила… Что ж, пройдемте в ее комнату.

Они были одни в громадных апартаментах. Они шли бесконечно долго, и их шаги рваным гулом отдавались в многочисленных помещениях.

— Пустыня, — непроизвольно вырвалось у Сырцова.

— Я продаю этот сарай, — не оборачиваясь (шла впереди) сообщила Светлана.

— Коляша Сергеев такой хотел купить, — вспомнил Сырцов. — Только его тоже убили.

— Не беспокойтесь, Георгий. Покупатели уже есть, — поднимаясь по лестнице, сказала она. Вошли в комнату Ксении. — Я гардеробом займусь, а вы уж с книгами и конспектами разбирайтесь.

Сырцов сел за стол и выдвинул ящики. Светлана вышла, но вскоре вернулась со здоровенной дорожной сумкой. Он отбирал бумаги, а потом, подойдя к книжным полкам, — книги. Она с женской аккуратностью укладывала в сумку платья, юбки, кофты. Сворачивая черный Ксенин свитер, Светлана вдруг пришла в ярость:

— Эта сучка даже на Валиных похоронах ко мне не подошла!

Сырцов уже сделал свое дело: его рюкзак был набит, и поэтому он, вновь повесив левую руку на перевязь, вольно сидел на тахте. Спросил, бешено разозлившись на подлые и несправедливые слова:

— Ненавидеть собственную дочь — нормально ли это?

— Она — предательница! Гнусная двуличная мерзавка!

— Так бы и задушила ее?.. — предположил он. — Как Машу Елагину?

— Что ты сказал? — угрожающе переспросила она.

— Ты, — выделив слово «ты», повторил Сырцов, — убила Марию Елагину.

— И? — насмешливо вдруг потребовала продолжения она.

— И знала, что Пашка убьет твоего мужа.

— Оговор, — спокойно заявила Светлана. — Бездоказательный оговор со стороны неудачливого отвергнутого любовника.

— Неудачливый отвергнутый любовник — это я?

— А кто же?

— Я видел окурочки, Светлана. И твой прикус на них.

— А где эти окурочки?

— Убивать — великий и непрошеный грех, Светлана, — не отвечая на вопрос, тихо сказал Сырцов.

— Вы-то Пашку тоже убили.

— Леонид застрелил многократного убийцу. И то потому, что убийца уже убивал меня.

— А я защищала любимую дочь, которую шантажистка-блядь втянула в смертельную кашу. Я не хотела ее убивать.

— Но убила. Так получилось. Любить и убивать… — Сырцов поднялся с тахты, закинул рюкзак за плечо, поинтересовался: — Ты все собрала?

— Подожди еще минуточку, — попросила Светлана и вновь убежала. Вернулась с туалетной сумочкой, так называемой косметичкой, засунула ее в середину почти наполненной сумки, уложила обувь и сказала: — Теперь все!

— Пошли? — предложил он.

— Пошли, — согласилась она.

Снова шли мертвой анфиладой. Он шел, сильно скособочившись: и рюкзак на правом плече, и сумка в правой руке. В передней-вестибюле он поставил сумку на пол — передохнуть, пока она открывает дверь. Светлана взглядом указала нашего левую руку и спросила:

— Пашкина работа?

— Его, — подтвердил Сырцов.

— Плохо он умел стрелять, — решила она. — Но и слава Богу.

Она приблизилась к нему, прижалась, узкой ладонью дотянулась до его шеи. Рука ее опускалась все ниже, на ходу осторожно расстегивая пуговицы рубашки. Бесовским наваждением, мороком подкатывало неудержимое желание.

— Георгий… Георгий… — задыхаясь, шептала Светлана.

Он грубо оторвал ее от себя, перевел дыхание и напомнил:

— Я — отвергнутый любовник, Светлана.

Она молча прошла к двери, открыла ее и предложила ему уходить:

— Прошу.

— До свидания, Светлана, — попрощался он уже из-за порога.

— Прощай, Георгий, — ответила она. — Моих мужей и любовников убивают. Тебя, наверное, скоро убьют.

И захлопнула дверь. Большая доброжелательница ему попалась. Не то чтобы испугался, но противно было. Он спустился вниз, бросил на заднее сиденье рюкзак и сумку и поехал в Могильцевский. От мамы к дочке.

Не профессорша Ираида Андреевна и не приживалка-секретарша открыла ему дверь профессорской квартиры с соответствующей медной табличкой. Дверь решительно распахнула Люба. Увидела его, не удивилась и поприветствовала:

— Добрый день, милый друг.

— Не понял, — настороженно сказал Сырцов.

— Чего уж тут понимать. Милый друг. Ты мне напоминаешь героя одноименного романа Мопассана, который все со старухами трахается, — выложила Люба заранее заготовленную фразу.

— Это тебе Ксения сказала?

— Зачем же? Когда вы меня выгнали, я у дверей осталась и подслушала.

— А хорошо ли это?

— Кто меня спрашивает об этом? Протопоп Аввакум? Алеша Карамазов?

— Уймись, Любовь.

— Не уговаривай меня. Твоя ненасытная любовь к каждой попавшейся юбке не уймется никогда.

— Ух! — вырвалось непроизвольно.

— Вот тебе и «ух!», — отметила его ошарашенность довольная Люба. — Проходи, сатир, Ксения тебя ждет.

— А ты? — осмелел Сырцов.

— А я в порядке. Никого не ждала. Тебя во всяком случае. — И, нанеся последний добивающий удар, Люба направилась в глубь квартиры. Распорядилась на ходу: — Дверь закрой.

Член-корреспондент АН Ираида Андреевна Васильева отвела под постой Ксении свой обширный кабинет. Войдя в него, Сырцов слегка заробел: столько книг он видел только в Ленинской библиотеке. И на разных языках. Поцеловав Ксению в подставленную ею сухую щеку, он почтительно осведомился:

— Хозяйка где?

— На работе, — ответила Ксения. — Оказывается, в нашей стране еще есть люди, которые работают.

— А секретарша?

— По магазинам пошла.

— Значит, вы одни в квартире, — все понял Сырцов. — То-то Любка распоясалась!

Неизвестно откуда (во всяком случае для Сырцова) объявился слишком большой даже для такого кабинета ухоженный и воспитанный сенбернар. Объявился и уселся посреди туркменского ковра, с ненавязчивым любопытством разглядывая неизвестного ему посетителя.

— Фас, Дик, фас! — попыталась спровоцировать пса на агрессивные действия против Сырцова Люба, но Дик перевел взгляд на нее и с удовольствием, во всю пасть, зевнул. Сырцов хрюкнул от восторга, а Люба обиделась: — Тоже мне, собака! За поруганную честь девушки отомстить не может!