Виктор Акулов - Чужакам тут не место!

Сумку Бороды не открывали. Чужое. Но однажды Чифир откопал в сумке блокнот с кучей номеров.

Обзвон…

Удивительно, что все впервые слышали про Сашу с фамилией, под которой его знали мы.

– Зачем ему столько номеров?

– По кайфу, что ли, иметь толстый блокнот? – С понтом всех знающий?

– Похоже, что и нам представился «левым» именем.

– Чифир! Ты его привез!

– Я случайно с ним познакомился. Через три pizdy колено.

– Левое имя! Не верится. После всего, через что мы прошли.

– Не гоните! Через что «прошли»? В лагерях и окопах нас не ломали, не проверяли.

Борода, вероятно, назвал настоящее имя и (кто знал?) родину. Чтобы улететь. Сразу вспомнилось, что он часто смотрел новости про Украину. И говорил с непонятным акцентом, который объяснял тем, что долго работал в Москве.

Каракули в блокноте еле разберешь. Но вот подписано: «мама». Чифир ей позвонил. Выяснилось, что женщина, да, имела сына заграницей, но Сашу – такого не знала. Пришлось назвать особые приметы Бороды. Она тоже обрисовала сына. Так и есть – Борода. Правда, у нашего попутчика другое имя – Илья. Чифир оставил номер своего телефона. В тот же день отправили деньги матери Бороды по Western Union.

По дороге сел аккумулятор машины. Сыпался снег. Мы, трое, толкали «тазик». За рулем Малая. Шаг, два, эх, три, ух, четыре… Завелась!

В машине пахло бензином. Канистру давно убрали из багажника. А запах не выветривался. Казалось, чиркни спичкой – взорвемся. Я гадал про Малую: какого ей было в багажнике штрафного изолятора? Лучше бы медитировала, как я, в гостеприимном участке.

Борода позвонил через месяц. Объяснил, что до суда звонки запрещаются. Спрятанных мобильников в тюрьме почти нет. Строгий контроль. Борода благодарил за денежное подкрепление. Извинился за «левое» имя. Рассказал, что взаперти, потому как проник в магазинную раздевалку рабочих. Где провел генеральную чистку шкафов. И вдруг – выход перекрыла продавщица. Борода толкнул ее, чтобы выбежать. Не ударил – всего лишь толкнул. Суд дал ему год тюрьмы. И это еще в виду того, что Борода подписал согласие о возвращении на родину. Возвращение будет после криминального срока. Без согласия на депортацию – уже не год, а дольше. Для гарантии Борода откопал свой паспорт. Ведь полиция на слово не верит. Теперь изгнание неизбежно. Ежик волновался. Его паспорт закопан рядом. Того жди, найдут. Ежик считал, что если Борода обманул с именем, то способен на подлость. Дескать, за находку чужих паспортов убавят срок…

Еще вспомнилось, как Борода всегда подкрадывал с адреналиновой краской на лице. И нежданнонегаданно – аж подсобка рабочих. Хотел быть, если не словно Фантомас, то подобно Чифиру, который уносил из магазов и кошельки, и мобильники, и бутылки. А ведь наивысшим достижением Бороды на родине оказалось похищение зубной пасты. Даже не совсем похищение. Борода спрятал тюбик дорогой пасты в упаковку дешевой «Жемчужины». На кассе проверили… Чуть было не «впаяли» статью за мошенничество. В суд, представьте себе, вызвали. Да, да, за пасту. И в суд.

Мы привезли Бороде одежду. На «свиданке» он жаловался об условиях содержания. Богатая страна, но преступников не балуют. Экономика должна быть экономной.

Следующим отлучили от криминала меня. В суде спросили, зачем украл пятнадцать бутылок, а не одну. Как доказательство тут же находились и куртка, и бутылки.

– Что за одну сидеть, что за пятнадцать… Какая разница?

Отягчающим обстоятельством стало то, что куртка расшита карманами. Значит, профессияshopkiller. Вдобавок попадался неоднократно.

И вот переведен со скамейки подсудимых на скамейку жизненно запасных. Я рассчитывал на месяц-другой в заключении (куда больше за магазины?), а затем высылка во Францию. Я был в «криминалке» возле Базеля. В камере на восемь двухъярусных коек нас, арестованных, оказалось пятеро. Камеры всегда взаперти, кроме пары часов, когда выводили на прогулочный дворик. Здесь еще заключенные других камер. Почти все иностранцы. Меньше бледнолицых (их пересчитаешь по пальцам) – за драку, торговлю наркотой, перестрелки. И о последнем – из своих скромных наблюдений заметил, что обычные мафиозные перестрелки заканчиваются всего лишь ранениями. Стреляют («пих-пах») в друг друга с дистанции метра, а не попадают. И так, пока чья-то шальная пуля не отрекошетит от облака и не продырявит его же, стрелка, ногу. После все, конечно, врассыпную. Не спорю, не скрою, есть в природе такие, кто стреляет наповал. Но подобных не встречал. Один (возможно, «подобный») всем представился мафией. Каждого иностранца напрягал нравоучениями: «Нет, ты, конечно, хороший человек. Но в моей стране не воруй. Я это не потерплю. Я патриот». Потом болгарин сломал ему челюсть. Zaebal уже, патриот. Прогулка. Здесь ходили кругами или стояли по углам и болтали меж собой, или играли в пинг-понг на единственном столе. Из русскоязычных лишь я. Странное дело, прошло несколько дней – меня перевели в другую тюрьму, депортационную. Тюрьма возле беженской приемной, где у нас все начиналось… Мне сменили приговор – срочная высылка во Францию. И угрозы: вернешься, и придется отбыть месяц с чем-то в «криминалке». Экономные швейцарцы. Мне даже не предвиделось авиабилета. Обещалось, что на автозаке отправят в депорт. тюрьму под Женевой. Хорошо хоть не на повозке с осликом отправят. А дальше – тоже на машине во Францию.

Тюремщики одеты как в соседней приемной беженцев – голубые тенниски, синие штаны с карманами на бедрах. Тюремщики считали (сдуры, наверное, ума), что мы, заключенные, должны их благодарить. Не то бы мы прозябли на улице, в голоде, холоде и нищете.

– Уже весна. Тепло, – я спорил. – Нет-нет. По ночам холодно. – А тут библиотека есть?

– Это тюрьма, а не библиотека. Ты обязан нести наказание.

Что ж, может, то к лучшему. Зачитаешься чужими книгами, и будет некогда писать свои.

– А где взять кипяток? – спросил я. – У меня пакетик чая.

– Горячая вода в кране. – Там теплая.

– Значит, заваривай в теплой.

И тоже камерный режим. Хотя мы – всего лишь нелегалы. Разве что несколько часов на прогулке под небом сквозь решетку. Корпус в несколько камер. Тесно.

Вечером ужин. Мы взаперти. Окна – «кормушки» открыты везде. Так что видно, как чернокожий заключенный раздает пищу по камерам. Рядом с ним тюремщик. Раздатчик черпал из бака таинственную зеленую жидкость.

– Зачем налил чай в миску? – спросил я. – Это суп.

В другую пластиковую миску кинули чипсы.

– А где мясо?

Раздатчик вопросительно пожал плечами.

– Ты слишком много спрашиваешь, – вмешался тюремщик. – Какое мясо! Это тюрьма, а не гостиница. Не хочешь чипсы – не бери. В Швейцарии полно голодных детей. Им отдадим.

– Голодные дети? Вы уверены?.. У вас случайно брата нет? Такой, знаете ли, полицейский с вокзала?