Татьяна Полякова - Интим не предлагать

— Выключи фонарь.

Так и есть: слабый свет пробивался откуда-то сверху, я поднялась выше, протянула руки, и свод потолка в этом месте легко подался, а я увидела солнечный свет.

— Это доски, — сообщила я желающим услышать — свод обвалился, и его прикрыли доской. Дыра довольно внушительная, взрослый человек запросто пролезет, так что дверь ему без надобности.

— Ага, — отозвался Данила.

— Теперь понял, кто твой граф? Обыкновенный бомж, он то живет здесь, то нет, наверное, у него есть место и получше, а исчезает таинственно вот в эту самую дыру: Хоп — и нет его.

— Должно быть, так оно и есть, — согласился Данила. — Будешь еще осматривать?

— Не буду, — отмахнулась я. — Ведь знала прекрасно, все это глупые сказки…

Мы покинули склеп, Данила запер дверь и вдруг нахмурился: взор его был обращен к могиле Турка, до которой отсюда было рукой подать.

— Они у меня дождутся, — неожиданно завопил он и потряс кулаком. Сенька, подхватив свою палку, зашагал по тропинке, а мы двинулись за ним.

Неподалеку от церкви, там, где сходились три аллеи, сидел сгорбившись человек в чем-то коричневом и невероятно грязном. Он разглядывал асфальт у своих ног и раскачивался, увеличивая амплитуду, и казалось, что вот-вот он непременно свалится со своего ящика.

— Новый нищий, — сообщил Данила. — Глухонемой.

Мы поравнялись с нищим, он поднял голову и посмотрел на нас, а я поморщилась: даже Чугунок, возвращаясь домой после дневных странствий, не был столь чумаз. Такое впечатление, что мужик не мылся лет двадцать, а время, свободное от сидения на ящике, проводил в навозной куче. Он протянул руку, что-то невнятно мыча, и я увидела омерзительную язву на тыльной стороне ладони. Сенька испуганно сунул нищему рубль, тот опять замычал, а мы зашагали дальше.

— Что скажешь? — хмыкнул Данила.

— Вид у него точно у блаженного из фильма об Иоанне Грозном, а язва эта… просто мерзость.

— Вот и я бате сказал… жулик из жуликов, по морде видно.

Не знаю, что видел Данила, я ничего, кроме грязи, разглядеть не успела, но нищий мне показался ужасно подозрительным своей театральностью.

— Так он сегодня появился? — спросила я.

— Ага. С утра пораньше. Заступил, так сказать, на пост.

Я замерла, пытаясь вспомнить: что такое пришло мне в голову и мгновенно исчезло… Нищий на посту… а Турка, непонятно почему, в закрытом гробу хоронили.

— Что-то тут не так, — сказал а я вторично в этот день.

То же самое я повторила вечером, когда появился Родионов.

— Почему Турка в закрытом гробу хоронили? — напустилась я на него.

— Так братья решили. Говорят, заморозку сделали не правильно, Коля ночь дома стоял и малость того… а день сегодня жаркий, тридцать два в тени. Решили, что он своим внешним видом испортит людям праздник, вот и простились дома, а здесь крышку снимать не стали. Что не так?

— Все так, только подозрительно… Сегодня с утра склеп Салтыковых осматривала.

— Ну и как тебе склеп?

— Склеп как склеп, ничего особенного… там бомж живет. Я вот что думаю: уволочь чужой героин — мероприятие опасное, и похитителю эта затея может выйти боком. Вот если бы ты решил спрятать его до лучших времен, какое бы место выбрал?

— Склеп, что ли? — фыркнул Сашка.

— Склеп тоже неплохо. Но можно еще надежнее. Там, где никто искать не станет и где наркота пролежит полгода или даже год, пока все не утрясется. И тогда Мороз, или кто там все это затеял, спокойненько извлечет ее на свет божий и реализует. Наркота, как золото, надежное вложение капитала.

— Ну и?.. — хмыкнул Родионов.

— Подумай.

Он думал минут пять.

— Хочешь сказать… — начал он насмешливо, посмотрел на меня и замолчал.

— Хочу, — кивнула я. — Надо вырыть гроб Турка и проверить. Только и всего.

— И кто его вырывать будет? — насторожился Сашка.

— Милиция, разумеется, — обиделась я. — Кажется, это называется эксгумация.

— Да ты спятила?

— Может быть. В таком месте, как это, спятить немудрено. Вон Сенька уже Карамазовых читает, скажи, это нормально? Говорю тебе: героин в гробу Турка. Вот помяни мое слово. А пока милиция дурака валяет, очень может быть, что его оттуда переправят в другое место. Так что поторопись.

Сашка вскоре ушел, а я еще немного посидела на скамейке, размышляя, затем отправилась в дом. Сенька перебрался в комнату по соседству, и это тоже наводило на определенные мысли. Я, открыв окно настежь, лежала на своей постели, чутко прислушиваясь, вместо того чтобы спать. Где-то ближе к полуночи раздался тихий скрип, затем шаги. Кто-то открыл нашу калитку, а теперь удалялся по асфальтовой дорожке. Не включая света, я быстро натянула джинсы и заранее приготовленную черную футболку и вышла из комнаты. Заглянув к Сеньке, я убедилась, что племянник крепко спит, свесив с кровати руку и лежа на животе, вернулась к себе, постояла возле окна, по-прежнему не включая свет, затем села на подоконник и бесшумно спрыгнула на землю. Тишина была, как… на кладбище. Слегка пригнувшись, я направилась по тропинке в сторону церкви, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Очень скоро к биению моего сердца прибавился еще один звук: кто-то так же, как и я, осторожно шел по дорожке, то замирая, то вновь начиная двигаться. Сообразив, что этот кто-то может меня услышать, я сошла с асфальта и, обнаружив тропинку между могил, направилась по ней. Вот так мы и продвигались, не видя друг друга. Любопытство прямо-таки распирало меня. Мы как раз достигли места, куда доходил свет фонаря возле церкви, темная тень отделилась от ближайшей ограды, и я увидела высокого широкоплечего мужчину. Стараясь держаться в тени, он сделал несколько шагов, а я, подобрав с земли камень, швырнула его на асфальт. Мужчина вздрогнул и обернулся, а я увидела его лицо… Если быть точной, я увидела грязь на его лице и сразу сообразила: новый нищий. Постояв немного и прислушиваясь, он, вдруг решившись на что-то, резко повернул к церкви. Чем ближе он подходил к фонарю, тем ниже и согбеннее становился. А Сашка еще сомневается, — проворчала я себе под нос и надумала возвращаться. Конечно, интересно, чем занят нищий на кладбище, но я только что могла убедиться: он далеко не такой хилый, каким представляется, и возможная встреча с ним не сулит мне ничего хорошего. Я добралась до своего окна, посидела немного, глядя по сторонам и все еще прислушиваясь. Что же мне делать? То есть разумнее всего, конечно, лечь спать, но как раз этого не хотелось. Я сидела на подоконнике, дрыгала ногами, а время шло, и глаза понемногу начали слипаться. И тут я заметила свет, он шел со стороны аллеи бандитской славы. Робкий такой лучик, сверкнул пару раз, точно кто-то неловко выронил фонарь, а затем быстро поднял, но и этого хватило, чтобы всю мою дрему как ветром сдуло. Я спрыгнула на землю и, согнувшись в три погибели, бросилась в ту сторону. Мелькнула мысль: не худо бы разбудить Данилу, но возвращаться я не стала, нетерпение гнало меня вперед со страшной силой. Небо затянуло тучами, было прохладно, но футболка моя липла к телу от пота. Ветви деревьев сплетались вверху, и темень стояла такая, что разглядеть можно было лишь надгробия, да и то, когда утыкаешься в них носом. По этой причине двигалась я медленно, и где-то на середине пути меня застал дождь. Робкий, тихий вначале, он постепенно расходился и, выбираясь к аллее, я понадеялась, что из-за дождя мои шаги не услышат. И тут случилось неожиданное: я заплуталась. Тропинка оборвалась, а я оказалась зажатой между трех оград. Минут десять я потратила на то, чтобы выбраться оттуда, обогнула аллею бандитской славы и вышла к ней как раз со стороны свежих могил. Ни света фонаря, ни какого-либо движения здесь не наблюдалось, лишь потревоженная мною ворона злобно каркнула. «Почудилось», — решила я, имея в виду недавнее свечение, постояла немного в темноте и собралась выйти на аллею, чтобы добраться до дома более удобным путем. Я сделала несколько шагов, споткнулась, пролетела вперед, нелепо размахивая руками, и приземлилась животом на груду земли, приподнялась — и тут волосы у меня на голове буквально встали дыбом. Я лежала у разверстой могилы: слева веночки, справа веночки, а подо мной чернела яма. Я даже не пыталась заглянуть в нее, зажмурилась, начала читать «Отче наш»., сбилась на третьем слове и, вскочив, как сумасшедшая кинулась к дому, мысленно повторяя: «Свят, свят». Я перемахнула через подоконник, заперла раму, в темноте налетела на стул и вместе с ним грохнулась на пол. Не знаю, сколько после этого прошло времени, но, когда я вновь пришла в себя, никакого дождя и в помине не было, тучи рассеялись, показалась луна, и комната моя тонула в ее свете. Я села, дико таращась по сторонам, затем пробралась к окну и выглянула: кладбище как кладбище, покойники не толпятся возле дома, тишина, и никаких огней. «А может, мне все привиделось?» — подумала я, плюхнувшись на стул. Надо сходить за Данилой и вместе проверить, привиделось или нет. Но я никуда не пошла, тупо сидела возле окна в состоянии прострации, пытаясь понять, как такая чертовщина могла произойти со мной? Надо отдать мне должное, просидев так некоторое время, я начала успокаиваться, и совершенно иные мысли пришли мне в голову. Если я и видела разрытую могилу, то с какой стати решила, что это дело рук покойников? Все, что происходит на этом кладбище, никакого отношения к потусторонним силам не имеет. Чем больше я об этом думала, тем больше злилась и в конце концов рассвирепела до такой степени, что шагнула к окну, бормоча себе под нос: «Никому не позволю себя запугивать». Открыв раму, я вновь вспомнила про Данилу, но, немного помедлив, пошла на разведку в одиночестве: хороша же я буду, если никакой разрытой могилы не окажется и все это плод моего воображения. Не стану утверждать, что я не боялась: шататься ночью по кладбищу не входит в число моих любимых занятий. Но злость была сильнее страха, и, чувствуя, как бешено стучит мое сердце, я отчаянно пробормотала: