Татьяна Полякова - Интим не предлагать

— Дураки, фонарь не взяли.

— Зачем он тебе? — ответил другой мужской голос. — Лунища такая…

— Ну и где твоя лунища?

— Сейчас выглянет.

— Давай подождем.

— Чего ждать-то? Тут три шага осталось.

— Три шага, — передразнил первый голос, явно нервничая. — Без фонаря ночью шею свернешь.

— Фонарь заметить могут.

— Кто?

— Здесь на кладбище дом, священник живет.

— Спятил он, что ли?

— Откуда я знаю? Может, ему положено здесь жить, вон церковь, значит, должен быть поп, вот и живет.

— Я б ни за какие деньги на кладбище жить не стал.

— Покойников боишься? — хихикнул второй, и тут третий голос совсем рядом спросил с грустью:

— А чего нас бояться?

Стало очень тихо, а я, приглядевшись, увидела в конце тропинки силуэты двух мужчин, они стояли неподвижно с лопатами в руках.

— Слышал? — трагическим шепотом спросил один.

— Почудилось, — отмахнулся другой, но безо всякой уверенности. — Побыстрее сделаем дело и свалим отсюда.

— Сделаем… без фонаря… а темень…

— Отвяжись… Зажигалкой не чиркай, вдруг у. попа телефон? Вызовет ментов… не хватает только, чтобы они нас здесь застукали.

Парни свернули к салтыковскому склепу, а я сообразила: путь они держат к заветной могилке, а зачем им лопаты, гадать не надо. Пора вызывать милицию и брать их с поличным, но для начала следовало убедиться, что догадки мои верны.

Я ускорила шаг; в темноте налетела на поваленный могильный камень и шлепнулась на землю, а лбом изловчилась к этому самому камню приложиться.

— Ой! — взвыла я, забыв про конспирацию. Потрясла головой, пошарила вокруг руками и уже встала на колени, как вдруг моего локтя коснулось что-то влажное и холодное. Я вторично тюкнулась лбом в камень, бормоча «святые угодники», и, разом припомнив все кладбищенские страшилки, собралась отдать богу душу. Рядом что-то задышало часто-часто, а моего лица коснулось нечто шершавое и на сей раз теплое. Шершавое и теплое — это, вне всякого сомнения, язык собаки, следовательно, холодное и влажное — ее нос.

— Кузя, — выдохнула я и, проверяя свою догадку, протянула руку: так и есть, конечно, Кузя. Значит, и Чугунок где-то по соседству. Пес еще раз меня лизнул, а я сердито зашептала:

— Тебе не стыдно? Ладно эти шельмецы, у них ума нет вовсе, а ты, серьезный пес, и бродишь по кладбищу, как привидение. — Кузя слабо тявкнул, а я, зажав ему пасть, поднялась и сказала:

— Пошли. — Сделала пару шагов и позвала тихонечко:

— Васька, Сенька, идите сюда, глупо прятаться, у меня Кузя.

Никто не ответил, повторять свои просьбы громче я не рискнула, двое с лопатами могли услышать, в этом случае взять их с поличным вряд ли удастся.

На все эти глупости я потратила довольно много времени, парни успели скрыться, и теперь я почти бежала. Кузя несся рядом и ужасно сопел.

— Потише ты, — проворчала я и, потеряв бдительность, едва не наткнулась на парней с лопатами. Они стояли на узком пятачке возле склепа Салтыковых и разговаривали.

— Здесь кто-то есть, — бормотал один.

— Вот придурок.

— Говорю тебе, есть.

— Идем, чего тут стоять.

— Куда идти-то, не видишь, с тропинки сбились, кругом одни ограды, вот чертово место.

В этот момент из-за облака как по заказу выплыла луна, парни повернули головы, высматривая путь, и дружно сказали:

— Ой… — А я чертыхнулась: прямо передо мной на фоне бело-розового мрамора салтыковского склепа сидел Упырек. В свете луны физиономия его казалась серой, уши вроде бы еще больше заострились, а обычно красные глазки прямо-таки горели огнем. Он улыбнулся и явил миру самые настоящие клыки. Тут из темноты вынырнуло еще одно существо, чумазое и невероятно похожее на чертенка, давно не мытые волосы стояли дыбом, наподобие рожек. Впрочем, для Чугунка это было обычным делом. Ко всему прочему, мерзавец приделал себе хвост и ненавязчиво им помахивал.

— Привет, — сказал Упырь весело. — Копать надумали?

— Угу, — промычали в ответ парни, так что неясно было: пришли они в себя или еще больше тормозят.

— А дружок-то ваш тю-тю. Уж три дня как ушел. Так что если вы к нему, то опоздали.

— Ты кто? — вполне членораздельно спросил один из парней, а Серега Клюквин честно ответил, вроде бы даже обидевшись:

— Упырь.

— Полнолуние, — вздохнул рядом с ним Васька-негодник. — Граф на охоту выйдет. Слышь, Упырек, может, нам того… спрятаться на всякий случай?

— А вот и граф, — испугался Упырь, а на аллее возникла огромная тень и начала приближаться. Двое с лопатами все еще стояли без движения, но очнуться могли в любой момент, чего доброго с перепугу стрелять начнут и дурацкая шутка дорого обойдется.

— Вперед, — приказала я Кузе. Он в два прыжка достиг тропинки, но кинулся вовсе не на парней, как я просила, а рванул за таинственной тенью, потом, словно опомнившись, жалобно заскулил и повернул назад, Упырь с Чугунком к этому моменту растворились под землей, а парни, побросав лопаты, кинулись по дорожке. Они бежали в одну сторону, а я в другую, очень мне хотелось поймать с поличным шатуна-графа. Но ни его самого, ни даже его тень догнать не удалось. Очень сильно разозлившись, я вернулась к салтыковскому склепу. За это время Кузя тоже исчез, и я даже догадывалась куда. Нащупала на земле возле склепа доску, приподняла ее и крикнула в темноту:

— Немедленно вылезайте оттуда, Кузя, слышишь, хоть ты будь человеком. Чугунок, я тебя под замок посажу, а Кузю на цепь. А ты, Упырь… вылезьте немедленно.

— В ответ ни звука. Я была уверена, что мальчишки внизу, и даже видела мысленным взором, как Васька прикрывает пасть собаке, чтобы та ненароком не залаяла, однако лезть без фонаря в склеп поостереглась и в крайней досаде отправилась к дому. Завтра я найду этих мерзавцев и такое им устрою… чертям тошно станет. Подойдя к дому, я увидела, что почти во всех окнах горит свет, а на крыльце стоят батюшка и сонный Данила.

— Чего случилось-то? — спросил Данила испуганно.

— Понятия не имею, — покривила я душой. — Огни увидела вон в той стороне, пошла взглянуть. Вроде кричал кто-то. Вы слышали?

— Слышали, — крестясь, ответил батюшка.

— А ты где был? — как бы между прочим спросила я Данилу.

— Как где? — удивился он. — Спал. Меня батя разбудил.

— Ага, — хмыкнула я. — А Сеньку не видели?

— Семен спит, — ответил батюшка. Сенька в самом деле спал. Я ухватила его за плечи, встряхнула пару раз и предупредила:

— Ты уже проснулся, если, конечно, это сон, а не глубокий обморок, в этом случае я отправлю тебя в больницу на все каникулы.

Сенька открыл глаза и заявил:

— Я ребенок, и так обращаться со мной антигуманно.

— Хорошо, гуманист, спи дальше. Завтра поговорим. — Я перевела взгляд на открытый том Достоевского и в сердцах добавила: