Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 4. Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение.

Эрмантье разволновался. Кто-то что-то сказал? Он попробовал протянуть руку, коснуться медсестры, которая должна была сидеть совсем рядом на стуле, но рука его осталась неподвижной.

— Я вас все-таки убедил, — прошептал он неразборчиво. — Максим? Ах, Максим! Они пообещали ему денег, много денег…

Он вздрогнул, губы его сомкнулись, но внутренний голос не умолкал:

«Максим… Милый мальчик… Он сам не ведал, что творит. Потому что… если бы он только знал… Нет! Это был настоящий Эрмантье… А потом Максим умер… Так что фальшивое свидетельство о смерти не понадобилось, и опасные сообщники тоже оказались не нужны… Надо было просто похоронить покойника… Меня! Меня!»

Слюна потекла по его распухшему подбородку. А внутренний голос все кричал:

— Доктор! У них нет выбора… Теперь им обязательно придется убить меня… Не впускайте их… Слышите? Вы слышите меня?

Должно быть, в тумане, который постепенно его окутывал, он различил некий добрый знак, потому что вдруг успокоился и повернулся на бок. Свет ночника падал на его могучий профиль, освещая угол комнаты, давным-давно опустевшей. Голос, который рядом бормотал молитвы, тоже смолк.

Директор больницы галантно склонился к руке Кристианы, поздоровался с Юбером. Взгляд его снова обратился к Кристиане, красивой, благоухающей духами, изысканно одетой. Он долго о чем-то говорил, все время оживленно жестикулируя. И напрасно пытался он всем своим видом выказать сочувствие: его темные глаза смеялись. А губы то и дело обнажали ослепительно белые зубы.

— Что он говорит? — прошептал Юбер.

— Он говорит, что Ришар никак не может успокоиться. Ему все время делают уколы. Прошлой ночью он опять пытался убежать.

Директор порылся в ящике и протянул Кристиане несколько писем. Пожав плечами, она отдала их Юберу. Тот немного побледнел, прочитав адреса, начертанные ужасными буквами, выведенными дрожащей рукой:

Г-ну Министру юстиции, Г-ну Прокурору.

Потирая руки, директор продолжал говорить с невероятной быстротой. Кристиана отвечала ему спокойно, лицо у нее было серьезное.

— Что он говорит? — повторил Юбер.

— Он считает, что мы напрасно хотим забрать Ришара. Он говорит, что Ришар не опасен, и все-таки советует поместить его в психиатрическую больницу.

Она взяла назад письма и с печальным видом разорвала их одно за другим. Директор нажал на звонок и отдал секретарше распоряжение. Затем, слегка поклонившись, пригласил Кристиану и Юбера следовать за ним. Пройдя через холл, они остановились у начала лестницы. На верхних ступеньках две санитарки поддерживали Эрмантье. Юбер сгибал и разгибал поля своей шляпы. Кристиана смотрела на медленно спускавшегося слепого, одурманенного успокоительными. Она о чем-то торопливо спросила директора, тот утвердительно ответил ей категорическим тоном.

— Переведите! — попросил Юбер.

— Он говорит, что Ришар сейчас в полубессознательном состоянии и наверняка заснет в машине.

Юбер облизал губы кончиком языка.

— Надо торопиться, — шепнул он.

Опередив санитарок, он открыл дверь, ведущую в палисадник. Кристиана что-то тихо говорила Эрмантье, тот шел, низко опустив голову и тяжело повиснув на руках двух женщин. Клеман вскочил со своего сиденья и поспешил открыть дверцу. Подошел привратник и помог втащить больного в машину. Кристиана благодарила, совала всем в руки деньги, снова о чем-то беседовала с директором. Мотор уже работал. Она села между Юбером и мужем.

И тут Эрмантье, просунув через открытую дверцу руку, вцепился в пиджак директора. С искаженным от напряжения лицом он пытался что-то сказать, изо всех сил стараясь удержать его пальцами. Директор, посылая Кристиане последнюю улыбку, спокойно отвел эту настойчивую руку и в тот момент, когда машина уже трогалась, наклонился к Эрмантье, собрал те немногие французские слова, которые помнил, и проговорил своим певучим голосом:

— С мадам выздоравливать… скоро выздоравливать!

— Я его убью! Клянусь тебе, этим кончится!

Она остановилась у окна, устремив невидящий взгляд на море. Лепрá пытался завязать галстук. Он наблюдал за Евой в зеркало и уже снова желал ее. Страсть терзала его, как болезнь, — никакие объятия не приносили исцеления. На Еве было белое плиссированное платье, сквозь легкую ткань просвечивал раздвоенный силуэт ее тела. Лепра нервничал. Он разразился бранью, проклиная галстук, концерт…

— Постой, Жанно, — сказала Ева. — Дай сюда галстук. Ты хуже ребенка… Впрочем, ты и есть мой ребенок, ты сам знаешь!

Она стояла перед ним, вскинув руки, а он погружался взглядом в светлые глаза своей любовницы. Ему хотелось сказать: «Перестань думать о нем… Подумай немного обо мне!» А она, вывязывая безупречный узел бабочки, спокойно повторила:

— Я его убью. Другого он не заслуживает.

Лепра знал, что должен включиться в игру, еще раз выслушать перечень обид, которые помнил наизусть, возмущенно качать головой. Ева любит его, потому что он безотказный наперсник.

— Я только что его видела. Он тискал эту девчонку, Брюнстейн, и еще имел нахальство утверждать, что между ними ничего такого нет. У него что ни слово, то ложь. Ох, до чего же он мне противен!

Ее светлые глаза потемнели.

— Люблю это предгрозовое небо, — прошептал Лепра, пытаясь шуткой скрыть волнение.

Но Ева была поглощена своей обидой. О Лепра она сейчас не думала.

— Я дала ему пощечину, — продолжала она. — Само собой, он в долгу не остался, а рука у него тяжелая.

— Но ведь это не в первый раз, — отважился Лепра, — не в первый раз он тебе изменяет.

— Пусть изменяет! — воскликнула она. — Что мне до его измен! Но пусть имеет мужество признаться в этом. Одного я не прощу ему никогда — что он мне лгал все эти двадцать лет. Мы еще не успели пожениться, а он мне уже лгал. Нашептывал мне: «Ты единственная, ты любимая!» Но стоило нам на минуту расстаться, и он спал с первой подвернувшейся шлюхой!

Ева отстранилась от Лепра, словно прикосновение мужчины — кто бы он ни был — стало ей вдруг отвратительным. Она посмотрела на своего любовника с враждебным недоверием.

— Ложь, — сказала она, — вот что меня убивает. Может, я и блудница, но лгать не умею. В тот самый вечер, когда я стала твоей любовницей, я тут же все ему рассказала. А вас, мужчин, правда сокрушает. Вам надо, чтобы любовь была красивой новеллой. Сюжет вам дороже женщины!

Лепра надел фрак, вытянул манжеты, осмотрел себя со всех сторон — в профиль, анфас.

— Да, — сказала она. — Ты хорош собой. Женщины на тебя одного и будут пялить глаза. Ну какие мы все дуры!