Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 4. Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение.

Раздался резкий автомобильный гудок. Взвизгнули шины. Захлопали дверцы. Он безмолвно лежал ничком на земле в полузабытьи. Его приподняли, и он сделал усилие, пытаясь вырваться. Нет. Только не «бьюик»! Нет. С него довольно! Его уложили на заднем сиденье. Откуда-то доносились голоса людей, но казались такими далекими, что он был не в силах понять, о чем они говорят. Но вот машина тронулась. И тут Эрмантье решил не сопротивляться. «Пускай увозят меня. Пускай увезут далеко, как можно дальше!» Он не знал, как все это случилось и не грозит ли ему смертельная опасность; главное, что в тот момент, когда все, казалось, было потеряно, произошло чудо. Ловушка приоткрылась.

Он поднес руку к подбородку, откуда тихонько сочилась кровь. Затем дал себе волю и впал в приятное беспамятство. Но тело его не переставало ощущать толчки машины, тихо радуясь этому каждой косточкой, каждым мускулом. Когда машина остановилась, он спал глубоким сном.

Стараясь не шуметь, Эрмантье оделся, все время придерживая рукой стул, на котором висела его одежда и который то и дело качался на своих слегка неровных ножках. Затем осторожно опустился на кровать, чтобы не дай Бог не скрипнули железные пружины, сунул ноги под простыню и до самого подбородка натянул одеяло. Если будет обход, подумают, что он спит. Но обходов, как правило, не бывает. Сосед справа все время жалуется, говорит что-то очень быстро хриплым голосом, ворочается, задевая кулаком или локтем тонкую перегородку. Сосед слева тихонько нашептывает нескончаемую молитву. Возможно, он молится ночи напролет. Каждые четверть часа раздается бой часов. Сначала слышится глухой стук, приходит в движение скрипучий механизм, зато сам удар звучит необычайно чисто, торжественно и грустно, в нем таятся нежность и печальное умиротворение. Неподвижно лежа под одеялом, Эрмантье отсчитывал каждые четверть часа. То место, куда делали уколы, болело. Ему нестерпимо хотелось почесаться, но он знал, что шевелиться не следует. Впрочем, в его интересах отдохнуть хорошенько, он попробовал полностью расслабить мышцы, ни о чем не думать, отбросить всякое беспокойство. В час он встанет. Долгие бдения станут ему привычны. Он научился быть терпеливым…

Он подождал, пока снова воцарится неподвижная, похожая на стоячую воду тишина, едва потревоженная боем часов. Потом потихоньку выпрямился, откинул одеяло и встал. Шум его шагов по линолеуму напоминал шорох отклеивающейся бумаги. Миллиметр за миллиметром он открыл дверь, прислушался. Коридор наверняка освещается каким-нибудь ночником; но кому придет в голову заглядывать в этот коридор в столь поздний час? Он вышел. Ну вот! Дело сделано. Его могли увидеть. Однако никто не подошел. Момент был выбран удачно. Два дня назад он по ошибке вышел рано, слишком рано. Бросился, можно сказать, зверю в пасть. На этот раз он чувствовал: ему сопутствует удача. Его так легко не поймать!

В конце коридора — лестница. Дойти до нее не составляет никакого труда. Пол покрыт какой-то резиной, заглушающей любые шорохи. Лестница, конечно, ведет в холл. Внизу его могут заметить. Эрмантье не знал, на каком этаже находится — на третьем или на четвертом. Да и откуда ему знать, сколько здесь этажей? Ухватившись за перила, он решил не отпускать их, пока не доберется до первого этажа. По запаху он отыщет там кухню. Ибо ни в коем случае нельзя появляться у главного входа. А попав в подсобные помещения, он уж как-нибудь выберется: найдет на ощупь окно или дверь черного хода. Откуда-то доносился шум лифта. Эрмантье слышал, как скользит его клеть. Она явно поднималась, потом раздался стук, и он понял, что лифт остановился этажом выше. Затем железная дверца тихонько закрылась, щелкнул замок. Куда направился только что вышедший человек, угадать было нельзя. Резиновая дорожка заглушала не только шаги Эрмантье. Он заспешил, и перила выскользнули у него из рук. Не было больше ни перил, ни ступенек. Он прибыл. Он спустился в холл. В конце этого холла, вероятно, находится лоджия — предназначенная для сторожа застекленная кабина. Сейчас его окликнут. Но нет. Пусто, никого, похоже, нет. Он двинулся дальше, пытаясь сориентироваться. Может, под лестницей ему удастся отыскать какой-нибудь проход.

Чья-то рука коснулась его плеча. Это произошло молниеносно и до того неожиданно, что он чуть было не упал от испуга. Женский голос произнес:

— Апсог voi! Siete incorreggibile! Via, venite [2] Опять вы! Вы неисправимы! Идите, идите. (итал.) .

Его поймали. Он чувствовал себя слишком слабым, слишком несчастным, чтобы сопротивляться. Стоит ли отбиваться, как прошлой ночью? Женщина позовет на помощь. И опять его схватят, запрут, доведут уколами до полного отупения.

— Отпустите меня! — попросил он.

Но она не понимала по-французски. И снова заговорила, уже чуть громче, на этом быстром языке, в котором «р» перекатывались, словно мелкие камешки.

— Ricoricatevi. Non siate cattivo! [3] Надо спать. Будьте умницей! (итал.)

Она подтолкнула его вперед, закрыла дверцу, и он почувствовал ее рядом с собой в клетке лифта.

— Я не болен, — попытался он объяснить, раздельно выговаривая каждое слово, причем очень громко, словно обращался к глухой. Не болен! Мне надо идти.

Лифт тихонько урчал. Мягкий толчок, и он остановился на втором этаже.

— Andate fuori! [4] Выходите! (итал.)

— Да говорю же вам, мне надо идти. Никто не имеет права держать меня здесь против воли.

Она взяла его за руку, и он смирился. Но всю дорогу, пока они шли по безмолвному коридору, он в отчаянии твердил:

— Я Ришар Эрмантье… Эрмантье… Электролампы… Ришар Эрмантье…

Она вошла вслед за ним в комнату, заперла дверь на ключ.

— Spogliatevi [5] Раздевайтесь. (итал.) .

— Что вы сказали?

— Spogliatevi.

И так как он не понимал, она начала снимать с него пиджак. Тогда он покорно стал раздеваться. Человек за перегородкой по-прежнему жаловался. А тот, что был слева, бормотал свои нескончаемые молитвы.

— Vi mandero il medico di servizia [6] Я пришлю к вам дежурного врача. (итал.) .

Он понял слово «врач». Она, верно, позвонит сейчас дежурному врачу. Тем лучше. Может, хоть тот согласится выслушать его. Он лег, но все-таки приподнявшись на локте, вертел головой, пытаясь уследить за движениями медсестры.

— Вы же видите, — заговорил он. — Я ничуть не нервничаю. Уверяю вас, мне не нужно никаких уколов. Мне нужно только позвонить… позвонить по телефону…

— Telefonate? [7] Позвонить? (итал.)

Повторив это слово, она засмеялась и положила руку ему на лоб.

— Нет-нет, — воскликнул Эрмантье. — Я не сумасшедший, что вы! Я знаю, здесь все считают меня сумасшедшим. Но Боже ты мой, неужели в этой больнице не найдется ни одного человека, который смог бы понять меня!