Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— И ты хочешь, чтобы я поверил? Слишком просто.

— Тебе нужны доказательства?

— Нет, но…

Он не знал, что говорить дальше. Боже, как он устал!

— Потуши свет, — попросила она.

Отсвет улицы проник через жалюзи, отбросил на потолок их тень, похожую на решетку. Клетка захлопнулась. Флавьер тяжело опустился на край кровати.

— Почему ты сразу не сказала мне правду? Чего боялась? Он не видел Мадлен, но слышал, как она ходит в ванной. — Ответь мне: чего ты боялась?

Мадлен хранила молчание. Он продолжал:

— Ты сразу узнала меня в «Уолдорфе»?

— Да.

— Но в таком случае тебе в первую же минуту следовало довериться мне. Это же бессмысленно — все, что ты делала. Послушай, ну почему ты вела себя так глупо?

В такт словам он постукивал кулаком по покрывалу, и пружины матраса позванивали, как гитарные струны.

— Что за комедия! Разве это достойно нас? А письмо… Вместо того чтобы откровенно рассказать мне, что с тобой произошло…

Она присела рядом, нашла в потемках его руку:

— Как раз наоборот. Мне хотелось, чтобы ты никогда не узнал… чтобы ты никогда не был уверен…

— Но я всегда знал…

— Выслушай меня… Дай объяснить… Это так тяжело!

От ее руки исходил жар. Флавьер замер, полный тревожного ожидания. Сейчас ему откроется тайна.

— Женщина, которую ты знал в Париже, — заговорила Мадлен, — которую ты видел в театре в обществе твоего друга Жевиня, за которой ты ходил следом, которую ты вытащил из воды, — эта женщина никогда не умирала. Я никогда не умирала, понимаешь?

Флавьер улыбнулся.

— Ну да, — сказал он, — ты никогда не умирала… Ты перевоплотилась, ты стала Рене. Я прекрасно понимаю.

— Да нет же, дорогой, нет… Это было бы слишком хорошо. Я вовсе не стала Рене. Я всегда была Рене. Я действительно Рене Суранж. Меня-то, Рене Суранж, ты всегда и любил.

— Как это?

— Ты никогда не знал госпожи Жевинь. Это я выдала себя за нее. Я была сообщницей Жевиня… Прости меня… Знал бы ты, сколько мне пришлось вынести…

Флавьер схватил ее за запястье.

— Ты пытаешься уверить меня, будто тело — там, у подножия колокольни…

— Да, то был труп госпожи Жевинь, убитой перед тем своим мужем… Мадлен Жевинь действительно умерла, а я — я всегда была живой… Вот тебе правда.

— Это ложь! — взорвался Флавьер. — Что бы ты ни говорила, Жевиня больше нет. Он не может опровергнуть твои слова, и ты этим пользуешься. Бедняга Жевинь!.. Значит, ты была его любовницей ты ведь это хочешь мне внушить? И вы вдвоем замыслили устранить законную супругу. Но почему? Вот именно, почему?

— Деньги-то были ее… А после мы собирались уехать за границу.

— Бесподобно! А зачем в таком случае было Жевиню приходить ко мне, просить присмотреть за его женой?

— Успокойся, дорогой.

— Я спокоен, да-да, я клянусь тебе, что никогда еще не был так спокоен. Давай отвечай!

— Его не должны были заподозрить. А между тем у его жены не было никакой причины для самоубийства. Потому-то ему и нужен был свидетель, который смог бы подтвердить, что госпожа Жевинь была со странностями, что она верила, будто уже прожила одну жизнь, и что смерть она воспринимала чуть ли не как игру… Свидетель, который заявил бы, что однажды он уже спас ее от самоубийства… Ты адвокат, и потом, он тебя хорошо знал еще с юношеских лет… Он знал, что ты поверишь во всю эту историю с первого слова.

— То есть он держал меня за идиота, за малость помешанного, так? Лихо задумано!.. Значит, в театре Мариньи была ты, на кладбище Пасси — ты, на фотографии в кабинете Жевиня, когда я приходил к нему, — опять же ты…

— Ну да.

— И если верить твоим словам, никакой Полины Лажерлак, разумеется, не существовало.

— Нет, она была.

— Ах так! Ты не осмеливаешься отрицать все.

— Да пойми же!.. — простонала она.

— Я понимаю! — запальчиво вскричал он. — Я все понимаю. Но я понимаю и то, что с Полиной Лажерлак тебе приходится туго, разве нет? Ее не так-то просто втиснуть в твой детективный роман!

— О, если б это могло оказаться романом, — прошептала она. Полина Лажерлак и в самом деле была прабабкой Мадлен Жевинь. Как раз это и навело твоего друга на мысль о мистификации: загадочное самоубийство Полины, паломничество на ее могилу, в дом на улице Святых Отцов, где она жила… инсценировка самоубийства в Курбвуа — ведь Полина тоже утопилась…

— Инсценировка?

— Ну да, чтобы подготовить тебя… к следующему. Кстати, если бы ты не бросился в воду, я выбралась бы и сама. Я хорошо плаваю.

Флавьер сунул руки в карманы, чтобы не наброситься на нее с кулаками.

— Силен был Жевинь, ничего не скажешь, — усмехнулся он. — Предусмотрел все. Когда в первый же день он предложил мне зайти к нему домой, он наверняка знал, что я откажусь.

— И вот доказательство: ты отказался. А я запретила тебе звонить мне на проспект Клебера.

— Помолчи! Допустим… Но колокольня?.. Откуда ему было знать, что мы приедем именно туда?.. Хотя да, конечно, сейчас ты скажешь, что машину вела ты… что вы подготовили все заблаговременно, отыскали эту захолустную деревушку, назначили точное время… что ему оставалось лишь предложить жене небольшую невинную шалость, прогулку втайне от всех… что он знал, как она будет одета… Но я не верю тебе, слышишь, не верю! Жевинь не был убийцей!

— Увы, — сказала она. — Правда, его можно понять. Он женился не по любви, на деньгах… Мадлен и в самом деле прихварывала. Он водил ее по врачам, но те ничего не нашли…

— Конечно, при желании объяснение можно найти всему. Колокольня? Очень просто… Жевинь уже там. Убив жену и изуродовав ей лицо, он ждет тебя. Он знает, что я не смогу последовать за тобой: боюсь высоты… Ты взбираешься к нему, там испускаешь страшный крик, а он сбрасывает вниз труп. И вы оба наблюдаете за мной сверху, пока я в ужасе смотрю на распростертую на земле лицом вниз женщину, у которой волосы на затылке стянуты в узел и покрашены хной… Как видишь, я тоже способен придумывать объяснения!.. А когда я удрал, вы выбрались через одну из боковых дверей…

Флавьер шумно дышал. Вот когда эта история взяла его за горло, вот когда разрозненные кусочки мозаики начали упорядочиваться в его мозгу, складываясь в ошеломляющую картину. Он продолжал говорить, понизив голос до шепота:

— Я должен был поднять тревогу, сообщить в полицию… Жевинь не сомневался в моем свидетельстве. Ведь в прошлый раз в Курбвуа… Да только я не поднял тревогу. У меня не хватило духу еще раз признаться в малодушии. Вот этого Жевинь не предусмотрел. Он предусмотрел все, кроме моего молчания… Молчания труса, который однажды уже был повинен в гибели товарища…

А ведь все это истинная правда… Флавьер вспомнил свое появление на проспекте Клебера, вспомнил, в какой панике был Жевинь, тоже обреченный на молчание… Его утренний звонок, его последнюю и тщетную попытку: «Ее нашли… полиция начала расследование…» И изуродованное лицо… Черт побери, ведь он, Флавьер, так и не решился взглянуть на мертвую, и гнусная предосторожность оказалась излишней… А потом, ввиду отсутствия столь необходимого Жевиню свидетеля, полиция начала искать и сунула нос в супружеские дела. Появился мотив: выгода… У Жевиня не могло быть алиби, ведь он действительно был тогда там, в деревне. И крестьяне заявили, что видели пару в автомобиле — наверняка то был его «толбот». И в конечном счете Жевинь погиб.