Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— А, это вы, господин Шармон.

Он тоже был точно такой, как обычно. Я прошмыгнул в вестибюль, не сводя глаз с лестницы, ведущей на второй этаж: спальня Эмманюэля была наверху.

— Не разрешит ли месье снять с него пальто?

— Спасибо, Фирмэн. Я ненадолго… Как чувствует себя господин де Сен-Тьерри?

— Лучше… много лучше.

Он приблизился и понизил голос.

— Он держится одной силой воли. Но, боюсь, надолго его не хватит… Скажу как на духу: мне было бы спокойнее знать, что господа в замке… Это для меня слишком большая ответственность.

— А как долго они пробудут в отъезде?

С сокрушенным видом Фирмэн развел руками.

— Господин Эмманюэль не посвящает меня в свои дела… Вчера вечером я попробовал было шепнуть ему словечко. Но он такой же упрямец, как и его отец. Грустно видеть, что они и в такую минуту как кошка с собакой.

— В котором часу они уехали?

— Этого я не знаю, месье. Служба стала здесь такая тяжкая, что мы стараемся лечь спать как можно раньше. Все это очень прискорбно, месье, поверьте мне. Уже и не поймешь, кто здесь хозяин… Я провожу месье.

Но и семеня впереди, Фирмэн продолжал свой скорбный монолог.

— Счастье еще, скоро приедет мадам. Когда она здесь, нам всем спокойнее. Что бы мы без нее делали?

Я его почти не слушал. И без того тяжело освоиться с этой невероятной очевидностью. Фирмэн явно ни о чем не подозревает. Это невозможно, невероятно, неправдоподобно, но бесспорно. Тогда где же Сен-Тьерри? Фирмэн поскребся в дверь спальни, впустил меня внутрь. Больной был один: он сидел, поддерживаемый подушками, иссохшие руки покоились поверх одеяла.

— Здравствуйте, Шармон… Берите стул, садитесь.

В голосе его звучала былая энергия. Взгляд сохранял живость. Я приблизился к кровати, держа в руке стул.

— Как вы себя чувствуете, месье?

— Не будем об этом. А если повстречаете доктора Марузо, не слушайте его. Между нами, это старый никчемный болтун. Но я к нему привык… Вы виделись с моим сыном?

Вот она, опасность. Старик вперил в меня подозрительный взор, готовый уловить малейшее мое колебание.

— Он звонил мне вчера вечером…

— Ага! Я так и думал… По поводу стены, не так ли?

— Да.

— Ну конечно. Он хочет ее сломать… Что он вам сказал?

— Э-э…

— Не скрывайте от меня ничего, Шармон.

— Он сказал мне оставить все как есть до его возвращения. Потом-де будет видно.

Старик приподнялся на локте.

— Ничего не будет видно… Подойдите поближе, Шармон… Ответьте мне честно… Он говорил с вами только о стене?

Я импровизировал наудачу, все больше и больше чувствуя себя не в своей тарелке.

— Он намекал и на другие проекты, но ничего конкретного не говорил.

Старик откинулся на спину и заговорил прерывающимся голосом:

— Он хочет все переделать. Он не любит этот дом, Шармон. Он не был в нем счастлив. Сейчас от людей только и слышишь: счастлив, несчастлив! Я-то старой закваски… Я привык к постоянству… В общем, слушайте хорошенько… Вы восстановите мне эту стену. Немедленно! Я просил вас сделать прикидку, вы ее сделали?

— Нет еще.

— Так торопитесь. Я хочу, чтобы работы начались раньше, чем вернется мой сын.

Раньше, чем вернется его сын! Я ощущал себя больным в такой же мере, как умирающий старик, если не больше.

— Когда он приедет, мы раз и навсегда поставим все на свои места. А если он вздумает ерепениться, я изменю завещание. Пока еще я тут хозяин. Вы поняли меня, Шармон?.. Вы работаете на меня! На меня одного… Отправляйтесь на место. Сделайте все необходимое. Буду ждать, чтобы вы ввели меня в курс дела… Главное — никаких излишеств. Возведите стену, и ничего более. Благодарю вас.

Он протянул мне восковой желтизны руку, до того худую, что она походила на птичью лапу, и позвонил в колокольчик. Появившийся Фирмэн проводил меня до выхода.

— Как месье нашел месье?

— Он вовсе не так уж плох.

— А вот доктор очень обеспокоен.

Отстал он от меня только на крыльце. Я залез в машину. Мучившая меня загадка ни на йоту не прояснилась. Что стало с Сен-Тьерри? Можно ли предположить, что, будучи лишь легко раненным и стремясь во что бы то ни стало уехать, он отправился в путь и… Нет, тут что-то другое, но что? Так или иначе, угроза по-прежнему висит надо мной. Она всего лишь видоизменилась. Теперь остерегаться следует не полиции. Тогда кого же? Я тронулся с места и углубился в парк. По крайней мере, там меня никто не побеспокоит, в этом я могу быть уверен. Каким образом пришла мне в голову эта мысль? Не знаю. Но она вдруг предстала передо мной со всей очевидностью. Сен-Тьерри пришел в себя и, инстинктивно ища укрытия, заполз внутрь павильона… Он был там… Он и сейчас там. Больше ему быть негде.

Выскочив из машины, я побежал к строению. Дверь закрыта. Должно быть, он захлопнул ее за собой. А вдруг он еще жив? В таком случае — что ж, тем хуже для меня… я подниму тревогу… Не может быть и речи о том, чтобы подло оставить его умирать. Вот где таится угроза. Все это время я знал, что выдам себя сам. Настоящего убийцы из меня не получится. Никого из меня не получится.

Я открыл дверь и посветил внутрь фонарем. Его фонарем. Пусто. Я обшарил все вокруг. Пусто!.. Тут нет никакого укрытия, спрятаться невозможно… А забраться на второй этаж у него ни за что не хватило бы сил. И все же стоит проверить… Я начал взбираться по узкой лестнице — ее разбухшие от сырости деревянные ступени немилосердно скрипели. Наверху никого не было. Я обежал обе комнаты, в которых царило запустение. Сен-Тьерри прав. Все прогнило и грозит обрушиться. Что же дальше?.. Может, подвал? Я спустился на первый этаж. Результат я знал заранее. Раненый не будет искать спасения в подвале. Свод был такой низкий, что мне приходилось пригибаться и соблюдать величайшую осторожность. Наконец я выпрямился и направил свет фонаря перед собой.

Вот он.

Я не сдвинулся с места. Все ясно с первого взгляда. Без сомнения, мертв. Покоится на спине, руки уложены вдоль туловища. Сам бы он не смог спуститься. Сам бы он не принял такую позу. Кто-то нашел его и спрятал здесь… Симон!.. Конечно же, Симон!.. Сколько я перебрал до этого предположений, а до самого простого не додумался. И из всех них оно самое бредовое. У меня задрожали колени. Внезапно меня обуял страх. Это выглядело так, будто Сен-Тьерри убили еще раз. Я повернулся и поспешил подняться наверх. Затворил дверь. Где теперь Симон?.. Почему он уехал в «мерседесе» один, никому ни о чем не сказав?.. Может, он прикончил Сен-Тьерри?.. И что теперь делать мне?

Я вышел из павильона и бегом направился к машине. И лишь там, скрестив руки на руле и уронив на них голову, я дал себе передышку: надо было попытаться понять. Сомнений нет: это Симон упрятал его в подвал. Должно быть, какая-то весьма серьезная причина побуждала их спешить в Италию. Ключ к тайне, видимо, находится где-то там, в Турине или в Милане. Может быть, достаточно показаться в «мерседесе» в Италии, создать видимость, будто Сен-Тьерри все же совершил эту поездку… Если труп обнаружат, если за дело возьмется пресса, возможно, сорвется какая-нибудь архиважная тайная сделка. Я не очень ясно видел смысл всего этого, но наверняка был не очень далек от истины. Раз Симон столь спешно разыграл подобный фарс, ясно, что на счету у него каждая минута… Быть может, там надо составить какой-то документ… или срочно передать подписанный контракт, с чем вполне может справиться и сам Симон. Кстати, совсем неплохая идея — спрятать труп в подвале флигеля, куда уже давно никто не заходит. Во всяком случае, мне-то теперь бояться нечего. Симон понятия не имеет, что Сен-Тьерри назначил мне встречу. Наткнувшись на труп и обнаружив, что бумажник исчез, он сделал совершенно естественный вывод, что убийство — дело рук какого— нибудь бродяги. Отсюда и все, что за этим последовало. Я вне подозрений. Если начнется расследование, ниточка первым делом потянется к Симону. Самому большому риску подвергается сейчас именно он, причем сознательно… Огромному риску, если вдуматься. Ведь если Симона спросят, почему он уехал один, никому не сообщив о своем ужасном открытии, что он сможет ответить? Может быть, скажет, что Сен-Тьерри внезапно покинул его в пути? Может, ему очень важно создать видимость, будто Сен-Тьерри исчез именно по ту сторону границы, а по поводу трупа надеется, что до поры до времени его никто не обнаружит? Поле догадок было столь обширным, что я всякий раз рисковал на нем заблудиться. Но чем больше раздумывал я над этой проблемой, тем яснее видел, что интересы Симона и мои диаметрально противоположны. Раз Симон в некотором роде взял на себя ответственность за исчезновение Сен-Тьерри, пусть сам и выпутывается. Теперь мне только на руку появление трупа на свет Божий. Марселина становится вдовой, официально признанной вдовой, благодаря чему в моей жизни наступает перелом. Живой, Сен-Тьерри был непреодолимым препятствием. Мертвый, он еще мог бы не дать нам соединиться, доведись ему бесследно исчезнуть. Значит, пойти за ним, вытащить из подвала, положить там, где он упал тогда? Нет. Не мне поднимать тревогу, оповещать обитателей замка и полицию. Кто-то третий — посторонний, вне всяких подозрений человек — должен сделать это вместо меня. Сейчас я пойду к старику и предложу ему одновременно со стеной восстановить и флигель. Цену я назначу до того умеренную, что он с радостью ухватится за мое предложение. И тогда я обращусь к подрядчику, который перед началом работ непременно захочет осмотреть флигель сверху донизу.