Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Алло… Алло…

До меня отчетливо доносился звеневший на высокой ноте голос Марселины.

— Тебя очень плохо слышно… Уже из Милана?.. Вы оба с ума сошли, гнать всю ночь. Дождетесь вы на свою голову, помяни мое слово.

Старик нетерпеливо дергал меня за рукав.

— Шармон, если Эмманюэль вам позвонит — а это вполне вероятно, — не забудьте: вы работаете на меня.

— Алло… Я тебя почти не слышу… Да, я только что приехала… Что?.. Папа устал, но держится молодцом… Скажи, куда тебе написать…

Слова ее все еще будили во мне мучительную ревность, хоть отныне она была уже беспредметной. Взбешенный, я повернулся к старику.

— Проще всего пригласить Меньеля и поручить подряд ему. И дело с концом.

— Алло… Не слышу тебя, дорогой… Алло…

— Не больше полутора миллионов, Шармон. Это потолок, так и знайте. И еще я желаю взглянуть на подробную смету… Эти расходы можно будет вычесть из суммы, облагаемой налогом.

Боже, как они меня бесят, эти трое… Хотя нет, двое, ведь третий… Ох, Клавьер, приди на помощь!.. Я на грани помешательства. Я подходил к двери, когда вернулась Марселина.

— Вы уже покидаете нас, господин Шармон?

Высокомерная любезность, светская улыбка — вот бы сейчас рубануть по ней короткой фразой! Спокойно, Шармон, возьми себя в руки, главное — не возбудить подозрений.

— Да… Господин де Сен-Тьерри согласился на Меньеля. Я подряжу его завтра же.

— Значит, мы будем иметь удовольствие видеть вас здесь?

Она играла, и ей, беспечной, ни о чем не ведающей, эта игра доставляла удовольствие.

— Я провожу господина Шармона, — объявила она свекру. Затворив за собой дверь, она привалилась к ней спиной.

— Уф! — выдохнула она с облегчением. — Как ты думаешь, они нас не раскусили? Хорошо еще, тот в Милане. Хоть немного побудем в покое.

— В покое! — желчно усмехнулся я.

— Что с тобой?.. У тебя такой усталый вид. На тебя просто страшно смотреть. Я сразу обратила внимание.

— Ерунда, немного переутомился, только и всего. Давай отойдем.

Мы прошли через столовую, выглядевшую весьма мрачно из-за темной мебели, унылых обоев и падавшего из высоких окон сумеречного света, потом через вестибюль, пол в котором, в шахматном порядке выложенный черными плитками, был отполирован так, что наши тени скользили по нему, как по поверхности пруда. Лишь оказавшись снаружи, я вздохнул свободнее.

— Твой муж… что он говорил?

— Я его еле слышала… Он хотел узнать, приехала ли я, в каком состоянии отец, все ли в порядке в замке.

Звонил, без сомнения, Симон, приглушив и исказив голос. Как бы то ни было, труп в подвале, видно, причиняет ему немалое беспокойство. Мы спустились по ступеням.

— Не стоит говорить ему о Меньеле и о работах в замке, — сказал я. — Ему это не понравится… Тем более что они уже повздорили по этому поводу со стариком.

— Неужели я, по-твоему, такая непонятливая? Едем к тебе?

— Нет. Теперь, когда я вырвал у него согласие, это ни к чему. Я сам буду появляться в замке.

— Но когда же мы увидимся… наедине?

— Как получится… Я дам тебе знать.

«Как получится» — зависело, конечно, от Меньеля. Прощаясь, мы ограничились рукопожатием — из окон за нами могли наблюдать. Я вернулся в Клермон, где позавтракал в ресторанчике, посещаемом в основном завсегдатаями. Выпив две чашечки кофе и рюмку коньяку, я закурил сигарету. Мысли мои неотвязно вертелись вокруг Симона: Симон пытается выиграть время, но его партия, по сути, заведомо проиграна. На самое ближайшее время он и вправду имеет все основания считать себя в безопасности. Убийца, кто бы он ни был, объявиться не должен — он рад-радехонек, что преступление до сих пор осталось незамеченным. Из Италии Симону на протяжении еще нескольких дней удастся создавать видимость, будто Сен-Тьерри с ним, — посредством телефонных звонков и даже, быть может, писем. Ну а потом?.. Пребывание там не может затягиваться до бесконечности. И что тогда?.. Что-то тут постоянно ускальзывало от моего понимания, и это меня раздражало. Симон достаточно умен для того, чтобы не затевать эту авантюру без весьма веских на то оснований. Я выпил еще коньяку. Рука у меня дрожит… рука настоящего алкоголика, рука убийцы. Но разве я преступник? Разве моя вина, если все, что бы я ни делал, оборачивается против меня?.. Вот она — слезливая жалость к самому себе, первый признак опьянения. Самое время сматываться отсюда. Но где взять силы перебороть себя? Я ощущал в себе многопудовую тяжесть. А тут еще придется опереться о стол, ничего при этом не опрокинув, пройти через всю залу, а затем — продолжать жить, жить как все… Сен-Тьерри — тому хорошо в своем подвале. Как всегда, в выигрыше остался он!

По-прежнему лил дождь. Я двигался в призрачном мире, обретавшем реальность лишь на краткий миг между взмахами стеклоочистителя. В собор входили люди. В нем они находили прибежище и, быть может, решение всех своих проблем. Лично я искал только места, где бы приткнуть машину. Вот так каждый день кружил я вокруг этих древних камней… Изнутри доносились таинственные звуки пения. Вечерами там иногда зажигались огни, подсвечивая витражи. Может быть, мне было бы достаточно только войти… нет, не через главный вход — так чересчур торжественно». через одну из боковых дверей». Я не решался… Пока не решался.

Поднявшись в свой кабинет, я позвонил Меньелю. Тот, в принципе ничего не имея против, заявил, что стоимость работ, по первым прикидкам, занижена. Неужели мне придется приплачивать из своего кармана, чтобы вытащить Сен-Тьерри на свет Божий? Встречу мы назначили на завтра, на утро. Итак, цена Меньеля не устраивает. Деньги, всюду деньги! У меня одного их не водится. Вот почему на мне висит проклятье!

Меньель — типичный овернец с мохнатыми бровями, придававшими ему свирепый вид, и такими густыми волосами, что моросивший дождик оседал на них каплями. Стремительный и уверенный в движениях, он двигался вдоль стены к флигелю, время от времени нагибаясь, чтобы колупнуть кладку, и неодобрительно покачивая при этом головой. А я ждал поодаль: хоть и сам не свой от снедавшей меня тревоги, я решил ни с чем его не торопить. Видимо, взопрев, он расстегнул кожанку, стряхнул с нее воду, вытер руки.

— В любом случае, — заключил он, — по такой погоде приступать нечего и думать…

— А вообще сделать можно?

— Сделать можно все. Но работы тут сами видите сколько!

Вытащив из нагрудного кармана складной деревянный метр, он подошел к двери флигеля и поскреб ее медным уголком.

— Еще чуть-чуть, и я бы проткнул ее насквозь… Все основательно прогнило… На мой взгляд, с ремонтом тут ничего не выйдет — по крайней мере, за ту цену, которую вы назвали… Давайте серьезно, Шармон. Не мне же вас учить ремеслу.