Кирилл Казанцев - Соседка авторитета [litres]

Выскочив из комнаты, я разглядела картину, которая показалась мне знакомой. На полу валяется мужик, а над его телом стоит другой.

– Беги отсюда!..

Я растерялась и остановилась – бросать в подобной ситуации Макса мне не представлялось возможным.

– Рапкунайте, вы совершаете большую ошибку! – шамкая окровавленными губами, верещал с пола Ползунов. – Остановитесь, пока не позд…

С размаху влепив в его подбородок носок кроссовки, Макс заставил его замолчать.

– Уходи, Лариса, и будь к двенадцати на условленном месте! Уходи, баба глупая!!

Больше я не раздумывала. Скользя по перилам лестницы дома сталинской застройки, я спустилась вниз и вырвалась на свежий воздух. У подъезда, припаркованная почти на ступенях, замерла знакомая «девятка». И из задней двери ее выскочил знакомый Горецкий.

– Лариса, остановись!..

Я думала о Максиме. Ползунов наверняка уже пришел в себя, изловчился и сейчас держит Макса на мушке. Мой бог, думала ли я, что так получится?

И ошибся тот, кто думает, что я размышляю о том, как Макс мог оказаться под прицелом. Мог, конечно, когда выскакивал в коридор, навстречу вооруженному убоповцу, чтобы расчистить дорогу мне. Он знал, на что шел, и я поражаюсь тому, что он сделал это для меня, совершенно чужого для него сейчас человека.

Хотя теперь, наверное, ошибаюсь я. Это мне он чужой. А Макс до сих пор проклинает тот момент, когда я несколько лет назад вернулась из супермаркета раньше, чем предполагалось…

И опять, вот она. Эта свобода.

Только как ею пользоваться до двенадцати часов завтрашнего дня?

Жизненный парадокс. Последние два дня я трубила о том, что кто-то ущемляет мои права, требовала освободить меня от всех обязательств перед кем бы то ни было и просила свободу. И сейчас, когда получила то, о чем просила, я снова не знаю, как этим правильно воспользоваться.

Ночь показалась для меня чудовищем, пожирающим тех, кто к встрече с нею не готов. Она накрыла черным куполом город, зашуршала листвой, и этот звук, на который не обращаешь внимания днем, представился мне шепотом, предупреждающим о необходимости укрыться от всего того, что приводит с собой ночь.

От незнакомых людей, двигающихся улицами по подозрительной траектории, собак, семенящих с поджатыми под брюхо хвостами мимо простуженных подъездов, качающихся проводов вдоль троллейбусных маршрутов…

Не так страшна ночь, как страх в ней. Он наседает на меня, когда я, стараясь найти приспособленное для моего хранения в ночи место, брожу в черной дымке и прислушиваюсь к каждому звуку.

Я уснула, когда в многоэтажках осталось гореть не более трех-четырех окон. Это тот свет в окнах, который забывают отключать потерявшие память алкоголики или собирающиеся на вокзал люди. Значит, я уснула около четырех часов утра или трех часов ночи. Ночь почти вся ушла на то, чтобы я смогла подобрать спокойное место если не для отдыха, то хотя бы для расслабления отяжелевших рук и ног. Маленький чердак под крышей деревянного трехэтажного дома, построенного еще до революции, оказался единственным местом, которое в этом районе не было заперто на замок. Стараясь не распугать устроившихся на отдых голубей, я пробралась в самый дальний угол, подальше от сквозного окна, села на еще теплую кучу шлака и поджала под себя ноги.

Думала ли я об этом еще три дня назад? Я не могла себе представить такое даже в тот момент, когда бежала из здания Управления. Тогда казалось – пройдет день, и уже к вечеру все станет на свои места. Появится Гена, расскажет мерзкому Ползунову, что я ни в чем не виновна, и я снова заживу прежней жизнью. Горецкий действительно появился, но совсем не в том качестве, в котором я ожидала его лицезреть. И это решило все. И что у меня осталось теперь?

Остался Макс, который уже наверняка сидит в какой-нибудь завшивевшей камере УБОПа, и странный заместитель областного прокурора по имени Вадим Андреевич, который мне сначала понравился, а потом – нет. И это все, что у меня сейчас есть. Ну, если не считать кучи теплого шлака под попой. Хорошо еще, Макс купил приличную одежду. Еще в кармане есть двести рублей. Ровно столько, чтобы завтра к двенадцати часам приехать в прокуратуру на такси.

Сейчас я даже не вспомню, когда моя голова, отяжелевшая от мыслей, склонилась на руку, и я уснула. Разбудил меня какой-то хлопок.

Вздрогнув от неожиданности, я на всякий случай выставила перед собой руку. Птицы…

Как я боюсь птиц!.. Я с детства не могу переносить, когда меня касается крыло или хвост, оборудованный теми же перьями!! Еще в деревне, куда меня ежегодно отправляли на лето родители, я покрывалась пупырышками, когда ко мне приближалась курица!

А сейчас этих куриц десятки! – они хлопают крыльями, доводя меня этими звуками до исступления, воркуют и нагоняют на меня волны воздуха. И от этого теплого, парного запаха согретых крыльев мне становится просто дурно…

Ни секунды более не задерживаясь, я бросилась к люку, в который проникла ночью. Над головой бились, развевая мои волосы, мерзкие голуби. Быстрее, быстрее…

Вместо того чтобы почувствовать облегчение, я почувствовала такую обиду, что заплакала. Уселась на деревянную лестницу между третьим и вторым этажом и заныла.

Стоит мне посмотреть на эту одежду, окрапленную гуано, мне становится дурно и обидно одновременнно.

– Да что же ты тут воешь-то?

Мне было уже наплевать, кто передо мной. Я смело подняла глаза вверх и увидела маленькую старушку. Она вытирала кончиками платка уголки губ и смотрела на меня смешливым взглядом.

– Голуби обосрали? – Она была очень догадлива.

– Да!! – Я всхлипнула и уронила лицо на локти.

– Это не беда, – сообщила бабка. – Вот коли бы коровы али люди, тогда другое дело. Ну-ка, красотка, вставай. Пойдем ко мне, там и отмоешь дерьмо. Негоже тебе в таком виде по улицам дефилировать.

Конечно, негоже. Еще более негоже в таком виде прибывать в прокуратуру.

Когда я вышла от участливой старушки, день уже занимался. На часах в коридоре, уходя, я увидела время. Без четверти одиннадцать. Ровно столько, чтобы выпить в каком-нибудь кафе чашку кофе и вовремя приехать к Вадиму Андреевичу.

Чувствуя во рту кислятину от «Пеле», единственного из имеющегося ассортимента кофе в ближайшем к прокуратуре кафе, я тщательно приводила свою одежду в порядок. Нечего и говорить, что, убегая из квартиры Макса (о нем я подумала сразу, едва проснулась на чердаке, потом мои мысли сбили голуби), я не прихватила с собой вещей, посредством применения которых можно было сделать себя чуть краше. Ну, как теперь к этому Вадиму Андреевичу не накрашенной идти? Я сейчас выгляжу, как жена, уже вставшая с постели, но не дошедшая до ванной.