Сергей Михайлов - Сезон охоты

Выговорившись, он, похоже, потерял интерес к моей персоне.

— Вопросы? — Я молчал. — Вопросов нет. Отлично. Можете отправляться домой, или куда хотите. Наблюдение с вас, равно как и с вашей квартиры, снято, я уже распорядился. Отдыхайте, готовьтесь к экзекуции. Но чтоб в пятнадцать ноль-ноль были на вокзале! Как штык. Не прибудете вовремя на полигон — последствия для вашего сына будут самыми плачевными.

Я кивнул — машинально, словно шейные мышцы сократились сами по себе, непроизвольно, независимо от сигналов центральной нервной системы.

— Я хочу его услышать.

— Нет проблем. Сейчас соединю.

Он набрал номер на своём мобильнике, какое-то время ждал ответа, нетерпеливо барабаня пальцами по корпусу ноутбука. Наконец на том конце кто-то отозвался.

— Вы что там, заснули, а? Почему не отвечаете?.. Ладно, потом доложишь. Мальчишка рядом? Дай ему трубу… Так развяжи, мать твою!..

Он сунул мне в руки телефон.

— Можете говорить.

Я буквально вырвал трубку из его рук.

— Васька! Василёк! — крикнул я. — Ты слышишь меня? Это папа.

— Папка, почему ты позволил им увезти меня? — сквозь какой-то треск донёсся до меня далёкий голос сына. — Забери меня отсюда, я хочу домой.

— Заберу, сын, обязательно заберу! Потерпи немного, я…

Мерзавец в чёрном костюме не дал мне договорить.

— Достаточно, — сказал он и забрал у меня телефон. — Вы убедились, что я сказал правду. Ваш сын у нас. — Он усмехнулся. — А вот давать сыну заведомо невыполнимые обещания некрасиво. Некрасиво и безнравственно. Вы не сможете его забрать, Рукавицын.

Мои мысли переключились на Веру. Они её тоже уберут, я в этом не сомневался — ведь она знала об этой истории более чем достаточно.

Но попробовать всё-таки стоило.

— Не трогайте Никитину. Оставьте её, она никому ничего не скажет.

— Хорошо, — ответил он после минутного раздумья. — Хотя это и не в наших правилах. Оставим, как только заберём у неё материалы.

Врёт, не оставит. Они и до неё доберутся, найдут способ, как устроить так, чтобы всё сошло за несчастный случай. Уверен, в их арсенале богатый выбор этих самых «несчастных случаев»: пожары, наводнения, ураганы, землетрясения, цунами, извержения вулкана…

— А сейчас вы нас покинете, Рукавицын.

Он дал команду, и водитель начал торможение.

Я всё ещё держал бумажник в руках. От нервного перенапряжения руки дрожали, пальцы плохо слушались меня, и когда я попытался было убрать его во внутренний карман куртки, он выскользнул, упал на пол и закатился под сидение. Я полез следом, не желая во второй раз терять его.

В этот момент автомобиль сильно тряхнуло, что-то дробно и громко застучало по корпусу, на голову посыпались осколки стекла. Какая-то сила мгновенно вынесла все окна, в салоне стало светлее. Сухая дробь автоматных выстрелов резонансом отдавалась в висках. Машина сделала крутой вираж, бешено завизжали тормоза. Я потерял равновесие и ещё глубже провалился между сидениями. Какая-то сила швырнула меня головой об дверцу. Я почувствовал острую боль в области темечка, и сразу тёплая струйка потекла по черепу. Снова удар, скрежет, грохот выстрелов. Я чувствовал, как могучая сила инерции корёжит стальной корпус. Внезапно вырвало дверцу с моей стороны, и она исчезла за долю секунды. В глаза, в лицо, в шею, откуда-то сверху, ударила тёплая струя — мягкая и нежная, как парное молоко. Солёная на вкус. Я весь напрягся, пытаясь вырваться из сдавливавших меня тисков. С трудом повернул голову.

И увидел, как холёное лицо человека в чёрном костюме на моих глазах превращается в кровавую кашу, а его розовые мозги, уступая напору целого роя назойливых автоматных пуль, шмотками вылетают из расколотого черепа. Чудом уцелевший глаз моргнул в последний раз — и вылетел вслед за мозгами.

Яркая вспышка ослепила меня, нестерпимым жаром пахнуло в лицо, опалив ресницы и брови. Какая-то могучая сила подхватила, вырвала из вспыхнувшего автомобиля и, скрючив невообразимым образом, швырнула меня на мостовую.

Я провалился во тьму.

Вместе с сознанием вернулась и память. Поезд! — остриём бритвы вдруг резануло в мозгу. Я рванулся было куда-то, ещё не зная, где я, что со мной, но отчётливо понимая, что должен бежать, что времени уже нет, что если я опоздаю…

— Э, ты куда, парень? Лежи смирно.

Чья-то сильная рука сдержала мой порыв, оставив в горизонтальном положении.

Я открыл глаза. Больничная койка, больничная палата, толстая женщина в белом халате, зависшая надо мной — и я под капельницей!

— Время! Который сейчас час? — прохрипел я, скользя взглядом по пустым белёным стенам палаты в надежде найти хоть какие-нибудь признаки настенных часов.

Женщина в халате (медсестра? сестра-хозяйка?) не спеша поднесла к глазам руку с часами.

— Время, говоришь? Времени у тебя предостаточно, парень. Долго, видать, жить будешь. Повезло тебе, парень, не иначе как в рубашке родился. Лёгкой царапиной отделался, плюс средней тяжести сотряс.

— Который час?! — крикнул я и поморщился от боли, пронзившей голову.

— Ну, положим, двенадцать тридцать три. А тебе-то какая разница? Лежать тебе здесь ещё о-го-го сколько.

Два с половиной часа — тут же подсчитал я. Два с половиной часа до отхода поезда.

— Послушайте, мне нельзя здесь оставаться. Я должен уйти, прямо сейчас. Вопрос жизни и смерти.

— Вот сейчас врач придёт, он и решит твой вопрос. Это как раз его профиль, по части жизни и смерти решать.

— Позовите его, прошу вас!

Медленно, ужасно медленно, переваливаясь с боку на бок, она покатилась к выходу, что-то недовольно ворча себе под нос.

Я откинул одеяло. Осмотрел себя с головы до ног. Я на койке в больничной робе. В локтевой вене — игла капельницы. На голове — повязка, в голове — тупо пульсирующая боль. Левое плечо перебинтовано. Руки-ноги целы, переломов, кажется, нет.

Попробовал приподняться. Нормально. Сел, спустил ноги на пол. Чувствую себя вполне сносно, могу идти хоть сейчас. Только в таком виде вряд ли я далеко уйду. Но другого выхода у меня нет. Если действовать, то немедленно. Я резко выдернул иглу из вены, согнул руку в локте, крепко зажав кровоточащий сосуд. Встал. Меня слегка заштормило.

— Зря вы это сделали, — услышал я строгий голос от двери.

Я повернул голову на голос. Мужчина в халате, лет пятидесяти, седой, небольшого роста, с цепким пронзительным взглядом грозно смотрел на меня.

— Зря, говорю, вы это сделали, Рукавицын.

— Вы врач? — спросил я.

— Врач. Семёнов моя фамилия, Игорь Юрьевич.

— Послушайте, Игорь Юрьевич, — горячо заговорил я, неожиданно почувствовав, что в этом строгом человеке могу найти союзника, — мне нужно срочно уехать отсюда.

— Уедете. Отсюда все когда-нибудь уезжают, кто обратно, на этот свет, а кто на тот — кому как повезёт. Вы поедете на этот.