Илья Риф - Великий комбинатор возвращается!

– Алло! Вас слушают! – произнес кто-то на другом конце провода. – Глаз Змеи все видит! – сказал Кондилаки. – И все помнит! – услышал он ответ и положил трубку.

Затем он нашел свободное такси и, коротко бросив шоферу: – В Кронштадт, – сел в машину.

Через два дня на борт трансатлантического пассажирского лайнера, оправляющегося из Ленинградского морского порта в Североамериканские Штаты, поднялся респектабельный пожилой профессор Миланского университета Серджио Караджио, следующий проездом через Россию в Нью-Йорк на международный симпозиум химиков-биологов. Профессор был одет в безукоризненный белый смокинг и белую шляпу; за профессором была забронирована каюта класса "Люкс", куда и был доставлен его багаж, состоящий из трех огромных чемоданов, заполненных, в основном, как выяснилось при таможенном досмотре, научными книгами и рукописями.

Химик-биолог ни слова не понимал по русски и на все вопросы весело улыбался и повторял:

– Грацио, синьоры!

Итальянский ученый в сопровождении матроса отправился в свою каюту и, утомленный предпосадочной суетой, прилег на койку и закрыл глаза.

– Предстоит встреча с крестным отцом! – думал он по-русски. – Что я ему скажу? Как объясню, где Карло, где Глаз Змеи?

Наконец, посадка пассажиров и погрузка багажа окончились, – судно, отдав концы, отчалило от пирса.

Впереди была Атлантика…

Караульным полком, куда волей случая попал служить Остап Бендер-Задунайский, командовал полковник Панюков Николай Иванович, человек грубый, своевольный и не образованный. После срочной службы он пошел в "куски", – так называли в то время сверхсрочников, и лет пятнадцать тянул лямку старшиной роты в роте аэродромного обслуживания. Должность эта в Советской Армии, а особенно в авиации, была неблагодарной, низкооплачиваемой и унизительной. Офицеры к "кускам" относились без уважения, как к людям ничтожным и бесполезным, хотя, на самом деле, именно сверхсрочники тянули всю бытовую и хозяйственную работу в ротах, а солдаты их презирали, как продавших дембель и свободу за дармовой кусок харчей.

В то время в роте аэродромного обслуживания жили солдаты и сержанты срочной службы, которые летали стрелками-радистами на боевых самолетах, работали механиками самолетов, операторами на станции метеослужбы, в службе парашутно-десантного спорта – эти ребята себя уважали, а к старшине относились с откровенным пренебрежением.

Панюков, человек крайне самолюбивый, тяжело переносил свое унизительное положение, но на гражданку идти боялся – там нужно было работать, а специальности и образования, кроме семи классов сельской школы, он не имел, ничего делать руками не умел, да и не хотел; кроме того он был подвержен пьянству.

Когда в семидесятые годы обострились отношения с Китаем и в Союзе начался очередной виток милитаризации, кадровых офицеров для укрепления восточных границ стало не хватать. В срочном порядке на офицерскую службу стали призывать выпускников институтов, в которых были военные кафедры, это были так называемые "двухгодичники". Но и эта мера не смогла удовлетворить растущие аппетиты Министерства обороны. И тогда была организованна масса шестимесячных курсов младших лейтенантов, куда направляли на обучение сверхсрочников, выпускников техникумов и даже ПТУ( профессионально-технических училищ). При первой же возможности, старшина Панюков подал рапорт, вскоре был направлен на краткосрочные офицерские курсы, и через шесть месяцев вышел оттуда "микромайором", как стали называть младших лейтенантов, появившихся в войсках великом множестве.

После окончания курсов, младший лейтенант Панюков убыл в отпуск в деревню Панюки, Тамбовской области, – это была его родина. Первые две недели он беспробудно пьянствовал с многочисленными братьями и кумовьями, а потом скоропалительно женился на соседской девушке-переростке Даше, и вскоре отправился к новому месту службы на Дальний восток.

Офицерского состава во вновь сформированных дивизиях и корпусах в Дальневосточном военном округе, несмотря на все усилия Министерства, хронически не хватало и, учитывая прежний опыт новоиспеченного офицера, его сразу же назначили командиром аэродромной роты в боевой авиационной части. Кроме Панюкова, кадрового военного, все офицеры в роте были двухгодичниками, вчерашними студентами, которые жили по принципу – «солдат спит – служба идет». Но не на того они нарвались! Николай Иванович был человеком грубым, физически очень сильным и над такими категориями, как тактичность, вежливость или культура поведения никогда не задумывался.

Двухгодичники служили с прохладцей и вели на службе веселую студенческую жизнь, коротая время за преферансом, интрижками с офицерскими женами и кутежами. Но в роте аэродромного обслуживания все это кончилось с прибытием нового командира.

– Я из вас дурь институтскую быстро выбью! – объявил Панюков на первом же совещании лейтенантам, вчерашним студентам, и назначил на следующий день строевой смотр роты. Что такое строевой смотр, двухгодичники, толком не знали и, вообще, серьезно нового командира, тем более младшего по званию, не восприняли. На следующий день командир прибыл в расположение роты в пять сорок пять утра, но, к своему удивлению, никаких признаков подготовки к строевому смотру не обнаружил. В казарме было темно и сильно накурено, бодрствующий дневальный у тумбочки отсутствовал и ночного освещения в коридоре не было. Из глубины помещения веяло устойчивым отравляющим портяночным духом и потом; мощный, вырывающийся из сотни солдатских глоток, храп говорил о том, что к подъему никто не готовится и, тем более, к строевому смотру. Панюков, как бывший старшина роты с многолетним стажем, знал, что от того, как он поведет себя на первом свидании с личным составом, зависит и его дальнейший авторитет и отношение к нему подчиненных. Младший лейтенант остановился у электрического выключателя и, подняв левую руку, стал наблюдать за стрелками командирских часов. Ровно в шесть часов утра он включил свет и заорал во все горло:

– Рота, подъем! Дежурный ко мне!

На двухярусных солдатских койках заворочались люди, послышалась недовольная матерная брань, из глубины казармы кто-то швырнул в нарушителя покоя сапогом. Не долго думая, Панюков схватился руками за спинки двух кроватей и перевернул их на пол. Послышался крик свалившихся со второго этажа солдат, и здоровенный детина в кальсонах, потирая левой рукой ушибленный о пол зад, с поднятым для удара кулаком, матерясь, двинулся на младшего лейтенанта. Панюков незаметным движением головы увернулся от кулака нападавшего и нанес ему молниеносный удар в солнечное сплетение. Солдат, как подкошенный, свалился на пол и, ловя ртом воздух, волчком завертелся на полу. Сзади на офицера бросились сразу два кальсоночника, но он, резко повернувшись, схватил их за шеи, приподнял над полом и с такой силой швырнул о стенку коридора, что с потолка посыпалась штукатурка, а стоявший на полке над тумбочкой дневального гипсовый бюст вождя мировой революции, грохнулся о пол и разбился в дребезги. В казарме воцарила мертвая тишина…