Василий Боярков - Центр жестокости и порока

На опущенном самой жизнью человеке не оставалось к моменту поступления страшного предложения ни одного свободного места, не источавшего сумасшедшей боли, а главное, его мозг отказывался выдавать сколько-нибудь здравомыслящие, наполненные логикой, мысли; единственное, что занимало в настоящий момент его измочаленную голову, в силу ведомого образа существования давно уже бестолковую, – как ему побыстрее избавиться от изливающихся на него сплошным потоком нечеловеческих страданий и мучительных ощущений? Не переставая кряхтеть и отплевываться пенящейся жидкостью, имеющей характерный багровый оттенок и получающей окрас внутри ротовой полости, где кровь, вытекая из разбитых десен и слизистой оболочки, активно смешивалась со сочившимися слюнями и внутренним соком, выбиваемым из легких, желудка и печени, отброс современного общества, приговорённый к жуткой, страдальческой смерти послушно поплелся в сторону приготовленного ему страшного гроба; приблизившись, он постоял, словно бы находясь в нерешительности либо каких-то раздумьях, затем, вдруг резко встряхнув всклокоченной головой, пропитанной липкой кровью и крайне соленым потом, решительно опустился на последнее ложе и, сложив на груди перебитые руки, послушно приготовился принять невообразимую, кошмарную участь.

Едва он закрыл (справедливости ради стоит сказать) и без того заплывшие веки, закономерно рассудив, что всего, уготованному ему дальше, будет лучше не видеть, как крышка гроба самопроизвольно, словно с помощью чьей-то неведомой силы, медленно опустилась на уготованное ей место, плотным прикосновением к корпусу прекращая подачу наружу как зловещего света, так в точности и потустороннего дуновения, а заодно и значительно снижая звук издаваемой похоронной мелодии – и вот здесь, буквально за секунду, перед тем как верхняя и нижняя части в полной мере между собою состыковались, изнутри донесся чуть слышный, измученный возглас, даже несмотря на перенесенные муки (и что бы там не случилось!) наполненный в трагический момент обыкновенной, простодушной иронией: «Хоть умирать будет нескучно… под музыку – и с музыкой!». В следующую секунду просвет исчез, а чуть только произошло касание, сразу же стали сами собой закручиваться винты, предусмотренные для надежного крепления крышки и основания; может показаться странным, но заворачивались они без чье-либо помощи, будто подверженные некому мистическому воздействию. Затем ужасающее устройство отъехало немного назад, увеличивая расстояние между собой и зияющей впереди ямой, а достигнув необходимого расстояния, ненадолго остановилось, постояло минуту на месте, словно бы давая остальным участникам жуткого действа возможность проститься с готовящимся усопнуть, но пока еще живым человеком; а далее, сделав непроизвольную пробуксовку и постепенно набирая нужную скорость, устремилось в сторону пугающей пустоты, как издревле водится, имевшей по периметру размеры двести на сто сантиметров. Любому здравомыслящему человеку показалось бы удивительным, но гроб, передвигавшийся без чьей-либо посторонней помощи, сумел разогнаться как раз для того, чтобы без каких-либо огрехов рухнуть в уготованную покойнику яму; с этой секунды даже самому закоренелому скептику становилось бы более чем очевидно, что при создавшихся условиях чудесного избавления, как бы кому не хотелось, но его, по-видимому, не будет.

На следующий день, наступивший после чудовищных, да что там говорить, просто ужасных событий, на погосте были обнаружены измельченные человеческие останки и расщеплённые части гроба; неподалеку же от городского кладби́ща, расположенного в юго-восточной части игорного мегаполиса, был найдет еще один расчлененный труп, но вот только уже молодого, восемнадцатилетнего парня – своими окровавленными частями он был уложен в два объемных, шестидесятилитровых, пакета, первоосновой предназначенных для хранения мусора, причем обрубок туловища находился в одном, а голова, руки и ноги, разделённые вплоть до пальчиковых фаланг, соответственно, оказались в другом.

Тремя годами ранее… где-то на северо-востоке Москвы, в одном из самых благоустроенных, так называемых фешенебельных, быстрорастущих районов…

– Мне нужно платить наш, между прочим, общий кредит за машину, – спокойно твердил супруг, отвечавший кричавшей на него женщине, требовавшей немедленно передать ей крупную сумму денег, – у нас же как бы заключен с тобой договор?.. Долги погашаю я – всё остальное, в том числе и развлечения, они останутся за тобой.

– Нет, так не пойдет! – не унималась жена, продолжая провоцировать спорящего с ней человека на открытый конфликт и ничуть вопиющего подстрекательства не скрывая. – Ты мужик или одно только название?! Какой нормальный мужчина будет спрашивать финансы с красивой супруги?! Я выходила за тебя замуж совсем за другим – и, короче, я рождена вовсе не для того, чтобы еще и работать!

Что же предшествовало необычному, странному поведению и что же это за совсем недружная по отношению друг к другу семья?..

Старший участковый уполномоченный Аронов Павел Борисович прибыл в Москву более шестнадцати лет назад, где, имея за плечами оконченное высшее образование и службу в Российской Армии, сразу же был принят на службу в полицию. Постепенно двигаясь от должности к должности и получая надлежащее обучение, он смог добиться максимума, какой давался обыкновенному, провинциальному жителю, прибывшему покорять столицу, – звание майора и чин старшего офицера, единственной привилегией дающий право на бесплатные похороны и сопутствующий им памятник. Продвинуться дальше не получалось, во-первых, из-за категоричного нежелания руководства (что, разумеется, было определяющим!), а во во-вторых и во всех последующих, в силу других, причем не менее значимых, обстоятельств… их, к слову, стоит попытаться раскрыть поподробнее…

Так получилось, что ему, если так можно выразиться, повезло жениться на невероятно красивой и до такой же степени распутной женщине, которая периодически устраивала благоверному мужу в высшей степени неприятнейшие сюрпризы, с помощью коих тот постоянно оказывался в очень сомнительных ситуациях, с большим трудом (исключительно принимая во внимание его боевые заслуги, добытые в горячих точках страны, и безупречный послужной список) умудряясь оставаться на службе и сохранять во всех отношениях выгодный общественный статус.

Если касаться внешности немолодого уже человека, то недавно он достиг сорокатрехлетнего возраста, своим внешним видом вполне соответствовал прожитому времени и выделялся следующими основными характерными признаками: имея средний рост, полицейский обладал статной и в то же время коренастой фигурой, лучше сказать, атлетически развитой; широкоскулое и одновременно несколько продолговатое лицо обладало голубыми глазами, прямым, безукоризненным носом и гладкой, ухоженной кожей, выделявшейся естественным, смуглым оттенком – по уверенному выражению оно позволяло судить о целеустремленной, но в меру амбициозной натуре, не исключающей, однако, суровой серьезности и отчаянной твердости, а те в свою очередь прекрасно сочетались с простотой и какой-то мягкотелой добропорядочностью; широкие, тонкие губы, вдернутые верхней чуть кверху, скрывались за густыми усами, в основном светлыми, но отдававшими чуть в «рыжину», а те отлично сочетались с похожими волосами, коротко остриженными и уложенными в боковую прическу; уши виделись плотно прижатыми к гладкому, округлому черепу. В силу основных должностных обязанностей, блюстителю современного порядка зачастую приходилось появляться на людях в форменном обмундировании, оборудованном соответствующими его чину регалиями, или знаками отличия – если все же говорить по-простому.