Николай Старинщиков - В чужой игре

– Расплодились, сволочи!

Парни прислушались.

– На мух ругается, – догадался Вовочка. Он затянулся сигаретой и продолжил: – Короче, я всё сказал. У нас не бычий отдел, и он не комендант… Я доходчиво объясняю?

Ему никто не ответил: в коридоре раздались шаги, и на кухню вышел взлохмаченный Матрос.

– Как выбираться будешь – подумал? – шепелявил он разбитой губой. Потом замолчал, бегая глазами по кухонной стенке. Казалось, он подыскивал там слова, а может, он искал топор, чтобы покончить враз и со всеми. Не нашел. Сел на свободный табурет и потупил голову.

Вовочке вдруг стало жаль человека. Ведь тот в отцы годился им всем. Но демократия Вовочке была дороже, чем любое подавление личности. Не будет отныне в их конторе бригадиров.

– И потекет из вас мокрая жижа, – заключил Матрос. – С ментами базарить – это не смехом брать на характер.

На него не обращали внимания. Лишнего выпил дедушка – вот и куражится.

– Не переживай, – сказал Вовочка. – Ты по-прежнему в доле. Но мы хотим, чтобы нам не ездили по ушам. Иди. Отдыхай…

Матрос не хотел уходить. Ему налили в стакан. Он опустил в него разбитую верхнюю губу и, медленно опрокидывая голову, взялся цедить водку сквозь зубы. Молодежь с состраданием смотрела на поверженного героя. Попал под сплав и тут же завял.

Опорожнив стакан, Матрос поставил его с краю стола.

– Теперь командуйте. А я на вас посмотрю – мне даже легче от этого.

Сплющив губы, Матрос громко потянул носом воздух и заскрипел зубами. Свергли! Понизили в рядовые! Придется пахать на общих основаниях без права на веское слово!

Неожиданно он сморщил лицо и принялся чихать. Безостановочно.

– Табак в нос попал, – сказал Садовский.

«Ничего, – думал Матрос, закатывая глаза. – Деньги лежат у меня дома. И будут лежать, пока жена не истратит. Во-вторых, мой опыт обязательно пригодится. Молодость – вредное состояние, так что не надо особо гордиться».

– Иди в зал и там чихай, – велели ему.

– Это вам не в носу ковырять…

«Зеленые» нагло смотрели Матросу в глаза.

Делать нечего. Прелые кадры попались на этот раз. Матрос поднялся из-за стола и направился в зал. Не разуваясь, упал на постель и сразу же захрапел.

Кочан радовался больше всех. Все-таки быстро сместили Крылатого…

День встретил пацанов неожиданностью: в квартиру ломились соседи.

– Кельдым устроили! – ревел на площадке мужской голос, прерываемый женским воплем. – Ночь напролет орали – теперь течет у них! Слышишь, ты?! Открой, Генка! Тебе говорят!

Жеребец на цыпочках подошел к двери и посмотрел в глазок: на площадке стояла толпа – у мужика в руках был древесный обрубок либо полено, женщина опиралась на швабру-лентяйку, остальные тоже были настроены агрессивно.

– Открой немедленно, сучок ты вывихнутый! – требовал мужик. И тут же к остальным: – Идите, звоните в милицию! Чё стали!

Одна из женщин откололась от группы и ушла вниз. Кажется, та, что жила снизу.

Коньков кинулся в ванную комнату и обомлел: из переполненной ванны на пол во всю ширину стекала вода. На полу скопилась глубокая лужа – хоть кораблики пускай. А в верхнем отверстии ванны торчала тряпка. Может, кто-то нарочно ее туда сунул, а может, ее затянуло туда потоком. Это не имело теперь никакого значения, поскольку Жеребец протопил соседей. Быстрая четкая мысль ударила в копчик и ломящей волной разбежалась в разные стороны: «Прибегут с милицией и высадят двери. А тут сплошь ворованные вещи!»

Коньков закрыл кран и подбежал к двери. Лучший способ выйти из положения – грохнуться на колени. На Руси любят скорбящих. И лежачих не бьют.

– Простите, люди добрые, кран у меня заело, – взвыл Коньков. – Больше не повторится.

– Мозги у тебя заело! – отозвался мужик. – Чтоб ты сдох со своими друзьями!

Коньков, хотя и стоял за дверью, в такт им кивал головой. В другой раз он огрызнулся бы, но не теперь.

– Дай посмотреть хотя бы, – скреблись за дверью соседи. – Что у тебя там? Открой, тебе говорят…

Но тот стоял на своем:

– Кран перекрыт – осталось водичку вычерпать.

Соседи ломились по-прежнему.

– Я не один, – соврал Жеребец. – У меня женщина, она чужих боится.

– Ну, смотри, Геннадий! – предупредили соседи. – Последний раз вывернулся…

И отступили от двери. Некогда с чертом разговаривать.

– Не хочет харю показывать! – кричала женщина со шваброй.

– Хлебает, гаденыш… – бормотал мужик. – И главное дело, на какие шиши? Тут выпьешь с гостями, а потом месяц в кошелек заглядываешь…

– Ничего, приедут с отдыха – им и предъявим счет. С этим же бесполезно говорить…

Жеребец перевел дух. Кажись, проскочило… Но кого понесло среди ночи в ванну? Может, Матрос решил напоследок поплавать? Чует, скоро закрытой станет для него квартира, потому и решил оторваться под занавес.

– Короче… – Коньков уставился на Матроса. – Кто промочил?

– При чем здесь я? – огрызнулся тот и показал руки.

На них виднелись следы прошлогодней грязи.

Остальные тоже смотрели безвинными глазами.

– Чё будем делать? – негодовал Жеребец.

– А чё? – притворился Матрос.

– Неужели не видишь? – Коньков ткнул пальцем в сторону входной двери. – Рвать надо, пока трамваи ходят… И со шмотками решать, пока не поздно.

Ребята опустили головы, почуяв изменение климата.

– Вызовут ментов – и приплыли, – нервничал Жеребец. – Уходить надо. Чем раньше, тем лучше…

Однако Матрос, козел плешивый, лишь чмокал с похмелья губами. Улегся опять на диван и вставать не думал. Вовочка от задумчивости окривел: сидел на кровати, косясь в угол.

Жеребец чуть не плакал.

– Машину бы нам, – он опустился на корточки в ногах у Матроса. – Иначе я это шмутьё покидаю с балкона. Ночью…

– Спятил! – крякнул Матрос по-утиному.

Вагин выполз из дальней комнаты, тараща похмельные глаза.

– Ничё я не спятил, – упрямился Жеребец. – Разгрузить надо…

– Подожди! – Матрос снова чмокнул губами.

– На хрен мне ждать! Здесь не склад!.. – Коньков не хотел никого слушать. – Забирайте шмотки… Вам пох, зато мне не пох…

– Жеребец, ты съехать надумал, что ли? – снова крякнул Матрос.

Тот выкатил глаза:

– Не, ребята! Походу, вы не врубились. Ко мне вламываются менты, а у меня товар. «Где взял?!» А я что скажу? Нашел?!

Компания молчала.

– Все вещи ворованные… – шипел Жеребец.

– Взятые на прокат, – чавкнул Матрос.

– Не имеет значения. Так что, надеюсь, вы меня поняли…

Матрос встал с постели. От него опять ждали решения, а ведь ночью его пустили под сплав, обвинив в присвоении добытого.

Выдержав значительную паузу, Матрос произнес:

– Ночью сдёрнем.

– Точно? – не поверил Коньков, ловя его взгляд.

– Сказано – сделано, – заверил тот. – От вас помощь потребуется. Я не конь, чтобы один таскать. В общем, сегодня у нас авральные работы. Большая приборка на корабле.