Сергей Донской - Караван дурмана

– Ладно, не хочет жить – пусть подыхает. Начинайте.

Стоило острию гвоздя прикоснуться к левой ладони, как Андрей умер. А воскрес уже висящим на кресте, который вкопали в землю какого-то пологого холма. Неподалеку паслись коротконогие лошадки, а распятых рядом разбойников не наблюдалось – только Тенгиз и Сарабай сидели к Андрею спинами, тихонько напевая мелодию, заунывную, как шум ветра, несущегося над степью. Мимо холма пролегала пустынная проселочная дорога, по которой никто не ехал, никто не шел, не бежал, не спешил на помощь одинокому парню, умирающему на кресте. Дальше к горизонту простирался маленький поселок, напоминающий то ли азиатский аул, то ли захудалую русскую деревеньку. А еще виднелись бараки, в которых обитали покорные рабы, одним из которых не пожелал стать Андрей.

– И правильно, – прошептал он, роняя голову на грудь. – Все правильно. Все.

С этими словами он умер вторично, но вновь ожил, и на этот раз окружающий мир сузился для него до размеров сверкающего лезвия, направленного ему в сердце.

– Все, – повторил он, прежде чем лезвие полностью погрузилось в его тощую грудь. Хрустнуло, как будто картон проткнули. И это действительно было все . Все и ничего.

Прискакавший к месту казни Джабар не стал слезать с лошади, рассудив, что возни тут будет немного. Он торопился обратно, мечтая поспеть к плову, до которого был большой охотник. И проголодавшийся на свежем воздухе Сарабай тоже изнывал от нетерпения. И Тенгиз, методично вонзавший в землю лезвие своей самодельной пики, чтобы очистить его от крови. Тем не менее, никто из троих не хватался за единственную лопату, каждый ждал, пока это сделает кто-то другой.

– Хозяин велел русского закопать, – напомнил Джабар. – Потом привяжем шпалы к седлам и поскачем домой.

– Вот сам и закапывай, – предложил молодой Сарабай, отличавшийся строптивым нравом.

– Мне приказано передать слова хозяина, – промолвил Джабар с достоинством. – Я передал. Не хотите подчиняться – не надо. Так и скажу хозяину. Вот прямо сейчас поеду и скажу.

Он сделал вид, что собирается развернуть лошадь.

– Погоди, – окликнул его Тенгиз, уже понявший, что самая тяжелая работенка, как всегда, достанется ему. – Разве мы отказываемся?

– Вот именно, – поддакнул успокоившийся Сарабай. – Надо – значит, надо. Давайте вместе повалим крест, а потом Тенгиз быстренько забросает землей русского, и поедем.

Все трое одновременно посмотрели на распятое тело Костечкина, казавшееся невероятно тощим и маленьким. Крест вкопали так глубоко, что свободно висящая нога мертвеца почти касалась земли. Вторая, приколоченная длинным гвоздем, была согнута в колене, ее ступня была бурой от крови. Руки, распростертые, как для дружеского объятия, были тонкими, как у подростка. А на лицо Костечкина казахи старались не смотреть. Что хорошего можно увидеть в открытых глазах покойника?

Джабар спрыгнул с лошади.

– Работы немного, – подбодрил он остальных. – Главное – начать. Раз-два, взялись.

Пыхтя, налегли на крест, неохотно поддающийся утроенным усилиям. Земля у его основания взрыхлилась, основание накренилось, но дальше этого дело не пошло.

– Раскачивать надо, – сказал сообразительный Тенгиз. – Всем вместе. Одновременно.

Если разобраться, то он был неплохим человеком, трудолюбивым, ответственным, покладистым. Но незадолго до того, как он прибился к отряду Кабирова, умерла от голода и холода его пятилетняя дочь – в доме не осталось ничего такого, что можно было бы выменять на муку или уголь. А мгновенно состарившаяся жена теперь донашивала грязное белье своего покойного отца и молчала, молчала, молчала. Ее и своих детей Тенгиз жалел гораздо сильнее, чем незнакомого русского, без роду без племени. Нужно очень стараться, чтобы избавить семью от горестей и лишений.

– Еще, – натужно приговаривал он, подавая пример товарищам, – еще…

– У-ох, – рычал Джабар, которому чудилось, что его нос улавливает далекий аромат жирного, рассыпчатого плова. – А-эх.

Лишь Сарабай трудился вполсилы, потому-то он первым и заметил приближение двух незнакомых машин. Сначала они, одна за другой, катили по дороге, а потом, сокращая путь, свернули на равнину, подпрыгивая, как скачущие наперегонки мячики.

– Кто-то едет! – крикнул он и, метнувшись к своей лошади, схватился за притороченное к седлу ружье. Оно казалось ему надежнее винтовки, которая у него тоже имелась. Шестнадцать картечин в каждом стволе – не шутка. И тщательно целиться совсем не обязательно, достаточно направить стволы в нужном направлении и спустить курок, лучше оба.

– Первой «Нива» идет, – пробормотал Тенгиз. – Такая же, как у Жасмана. Помните, к хозяину недавно приезжал?

– Только из нее баба выглядывает, – растерянно прокомментировал еще более зоркий Джабар. – На вид веселая, руками машет. Что ей от нас надо?

– А ты не догадываешься? – гнусно засмеялся Сарабай. – Ты не знаешь, чего бабам от нас, мужчин, надо?

– Русская, – Тенгиз захлопал глазами.

– И этот, который с ней, тоже русский, – заметил Джабар. – Свистит…

– Вот мы им сейчас устроим дружбу народов, – пообещал Сарабай, прикрывая ружье корпусом. – Будут знать, как по нашей земле ездить.

Громов дал спутникам хорошенько отоспаться, да и сам постарался наверстать упущенное. Предстоял обратный путь домой, который, как известно, всегда длиннее, чем тот, который начинается от родного порога.

Умылись, без аппетита перекусили. Корольков, глаза которого после пережитых испытаний сделались по-кроличьи розовыми, норовил держаться поближе к «Ниве», в которой хранился вожделенный мешок героина. Отметив это, Громов велел ему садиться за руль «семерки» и следовать в хвосте.

– Двигаемся на север? – спросил Корольков неестественно бодрым голосом.

– Не сразу, – огорчил его Громов, приобнимая понурую дочь. – Жасман рассказывал, что неподалеку обитает местный бай, некто Кабиров. Он в курсе недавних событий. Возможно, за деньги удастся выяснить у него какие-то новые подробности.

– Конечно, за деньги, – недовольно воскликнул Корольков. – За мои деньги!

Теперь, когда отравлявшие его существование братья Рубинчики исчезли с жизненного горизонта, он чувствовал себя значительно увереннее, чем прежде. Ленчика, насколько можно было понять из сбивчивых показаний экипажа вертолета, просто выбросили на ходу, как ненужный хлам. Жора сгорел заживо. Таким образом, естественных врагов у Игоря Королькова больше не осталось. Если не считать…

Провожая взглядом Громова и его дочь, направившихся к машине, он крикнул:

– Это пустая трата времени. И денег.