Сергей Донской - Караван дурмана

«Какая гадость», – подумал Кабиров, наливаясь беспричинной, черной тоской. Достойных гостей на дне рождения нет, одни прихлебатели да лизоблюды, которые вот уж несколько лет подряд жируют в кабировском доме. На их подарки, сваленные в углу двора поверх специально расстеленного для этого ковра, даже глядеть не хочется – всякое тряпье, хлам, дешевая радиоаппаратура. Такого добра у Кабирова без них хватает, он ему давно счет потерял. Лучше бы сыновья и дочери приехали с внуками, но они давно переселились в Канаду и отношений с вырастившим их отцом не поддерживают. Зазнались, забыли свои корни, о-хо-хо.

Погруженный в свои невеселые мысли, Кабиров не ощущал вкуса пищи, пил нехотя, все новые и новые здравицы слушал вполуха.

Из этого состояния его вывел приближающийся рев автомобильного двигателя. Кабиров замер с пучком лука, торчащим изо рта. Предостерегающе вскинул руку, готовясь отдать слугам приказ взяться за оружие. В этот момент страшный удар потряс створки ворот. Сорванные с петель, они обрушились во двор. В проеме затормозила окруженная оседающей пылью «Нива» с выбитым лобовым стеклом.

Ух! – словно фальшивые декорации рухнули, открывая вид на скрывавшуюся за ней массовку. Немая сцена. Парализованные позы, вытаращенные глаза. Спиртное, льющееся мимо разинутых ртов.

Громов вскинул автомат, и все моментально ожили… чтобы через несколько секунд застыть снова – уже навсегда.

Женщин за сдвинутыми буквой П низкими столами не было: по мусульманскому обычаю, их не допустили к пиршеству настоящих мужчин. «Вот и ладненько, – подумал Громов, – можно не тратить время на разбирательства: кто прав, кто виноват. Они все причастны к распятию Андрея. Каждый по-своему, но всем скопом».

– Здравствуйте, сволочи, – сказал Громов, дожидаясь, когда на него будет направлен хотя бы один ствол. Бестолковый принцип, но жизнь без принципов еще бестолковее.

– Махабет, стреляй! – заорал дородный казах, роняя изо рта перья лука.

По его властному тону можно было догадаться, что это и есть тот самый Кабиров, местный бай, возомнивший себя вершителем человеческих судеб. А как насчет твоей собственной судьбишки, ты, степной паук?

Махабет, выведенный из ступора хозяйским окриком, успел выхватить пистолет и даже попытался совместить целик с мушкой, когда Громов перечеркнул его короткой очередью и тут же перевел ее на заревевшего от ужаса бая. Пули дырявили его голову, как дыню, в воздух летели ошметки мозгов и непрожеванной зелени, распиханной Кабировым за щеки.

– Витамины едим? – приговаривал Громов. – О своем драгоценном здоровье заботимся?

Грузное падение хозяйской туши послужило толчком к началу всеобщего столпотворения. Вот тут-то и началась настоящая работа для «АКМа» в руках Громова. Собственно говоря, он временно превратился если не в придаток автомата, то в единое с ним целое. Трудно было разобрать, то ли Громов направляет ствол в нужном направлении, то ли ствол сам выбирает мишени, а стрелок только успевает за ним поворачиваться.

Р-ра-та-та-та!.. Пули мочалили грудь коротконогого юноши в свитере домашней вязки, а он, отброшенный к стене, мог только дергаться, как паяц, хотя был уже мертв – с того мгновения, как лопнуло и утонуло в крови его сердце.

Р-ра-та-та-та-та-та!.. Сразу двое мужчин, метнувшихся на крыльцо, синхронно всплеснули руками, крутнулись вокруг своей оси и, хватаясь друг за друга, рухнули вниз… Еще очередь! Подхваченный свинцовым вихрем казах, теряя в падении шлепанцы и пояс халата, высадил дверцу сарая и наполовину исчез внутри, оставив снаружи лишь судорожно подергивающиеся пятки, желтые, как воск. Кто-то догадался опрокинуть дощатый настил, служивший столом, самые расторопные попадали на землю, но Громов тут же перенес огонь на этот жалкий заслон и не отпускал спусковой крючок до тех пор, пока в магазине не закончились патроны, а окровавленные щепки не усеяли землю в радиусе двух метров.

Отшвырнув раскалившийся автомат, Громов схватил новый, приятно холодящий руки, и продолжил поливать двор огнем, не пропуская ни одной движущейся мишени. Появлялось в прицеле чье-то круглое сморщенное лицо с щелочками глаз – дырявил это круглое лицо. Возникала на периферии зрения бегущая фигура – валил фигуру. Когда из окна второго этажа высунулся детина в тельнике, Громов загнал его внутрь вместе с автоматом, который тот приладил к плечу, и вместе с оконной рамой, за которую детина попытался ухватиться перед падением.

Осыпалось осколками соседнее окно, оттуда высунулся хобот ручного пулемета, начал было корежить подпрыгивающую «Ниву» латунными пулями, начиненными сталью, но продолжалось это недолго. Стоило Громову увидеть макушку пулеметчика, приподнявшуюся над подоконником, как он снес ее к чертовой матери, только брызги полетели.

– А-а-а! – завопил совершенно ошалевший казах, размахивая тесаком, выхваченным из расшитых бисером ножен.

Сообразив, что залитый кровью двор превратился в ловушку, он бросился вперед, надеясь прорваться наружу. Пули встретили его на бегу, подбросили над слетевшими с ног тапками, опрокинули на остатки пиршественного стола.

Исполосовав попутно юрту, возвышающуюся на заднем плане, Громов вогнал в автомат новый рожок, передернул затвор и с сожалением понял, что в этом нет никакой необходимости. Байская резиденция казалась вымершей.

Казалась? Среди полутора десятков тел, валяющихся во дворе, признаки жизни подавал лишь старик, мечущийся туда-сюда в развевающемся халате, под которым не было ничего, кроме черных сатиновых трусов и майки.

Отодвинув войлочный полог юрты, выглянула наружу голая женщина, стоящая на четвереньках. С удивлением опознав в ней Наталью, Громов призывно мотнул головой, но она отпрянула обратно.

Надо же, он внушает ей страха больше, чем все это отребье, пировавшее за праздничным столом, пока неподалеку умирал молодой парень, распятый на кресте.

– Хрен с тобой, – прошептал Громов, давая задний ход. – Хрен со всеми вами. Живите как знаете. Хороните своих мертвецов и почаще наведывайтесь к их могилам. Может, из вас еще получится что-нибудь путное… Когда-нибудь.

Он еле дотянул обратно. Из-за пробитых пулями скатов «Ниву» постоянно уводило в сторону, двигатель работал с перебоями, глох через каждые полкилометра. Дорога заняла около часа, но спешить теперь было некуда, так что Громов не спешил. Держался за руль, смотрел вперед и слушал, как гуляет по салону ветер, как звякают перекатывающиеся на полу гильзы.

Когда «Нива» на последнем издыхании добралась до подножья холма, из поврежденного радиатора повалил пар.

Прежде чем выйти, Громов протянул руку к автомату, но так и не притронулся к нему. Его тошнило от одной мысли об оружии, слюна до сих пор была кислой от пороха, в ушах отдавалось эхо автоматных очередей. Это была не та война, которую хотелось продолжать. Не та война, в которой можно победить. Просто пришлось израсходовать много патронов, а теперь необходимость в стрельбе отпала, и это был единственный положительный результат карательной экспедиции.