Жозе Джованни - Отлученный

Ла Скумун думал: «С Ксавье мы выпутаемся». Ксавье думал: «Роберто и я не можем так кончить».

В Париже этап разместили на два дня в тюрьме Сантэ, откуда заключенных стали распределять по различным местам разминирования.

Ксавье, Ла Скумун и еще десяток узников попали в Лиль Адан. Зимой пейзаж был унылым, но по весне все цвело, а летом тонуло в зелени. Разумеется, это относилось к тому времени, когда Лиль Адан не бомбили. Один из узников знал этот район в лучшие времена, и они не уставали слушать его рассказы.

Их поселили в бараке под охраной отставных надзирателей, жандармов и нескольких немцев, к которым успели привыкнуть как к мебели.

После того, как они выкапывали бомбу, ее разминировал сапер-профессионал. Он заявил, что ему необходим помощник, и один храбрый глупый зэк попытался научиться саперному делу. Он подорвался на маленьком снаряде, откопанном Ксавье, и то, что осталось от его тела, завернули в брезент в ожидании лучших времен.

И работа возобновилась с весьма относительной энергией.

«Добровольцев» быстро призвали к порядку, и заступы с лопатами возобновили движение. Они предпочли бы осторожно, очень осторожно водить граблями, чтобы не задеть снаряды. К сожалению, земля смерзлась, и требовались заступы. Зэки прочесывали местность методично, находясь довольно далеко друг от друга.

К вечеру, в конце работы, один паренек из Шаранты услышал звон своего инструмента о металл. Последовавший за этим взрыв отбил у него всякое любопытство.

Пришлось отрезать еще один кусок брезента, за неимением лучшего.

Пища была довольно приличной. Давали даже вино.

По утрам двое или трое считали необходимым спросить с грубым смешком:

– Чья очередь?

Ла Скумун думал о Женевьев. Им предоставили право переписки, но запретили давать свой адрес. Женевьев просила его позаботиться о Ксавье, считая Ла Скумуна более сильным и разумным, чем ее брат.

Ксавье работал в соседней воронке. Они ориентировались друг по другу, чтобы продвигаться вперед одним темпом.

Оттепель и дождь превратили почву в жидкую кашу. Весна начиналась плохо. Но узник, знавший этот район до войны, не мог уже сравнить пейзаж с тем, что было; он подорвался и умер, с воплями извиваясь в грязи.

Вооруженные охранники, следившие за заключенными, прониклись к ним уважением и разговаривали вежливо.

К вечеру те, кто выкопал днем снаряд, были на грани нервного срыва и отказывались продолжать. Но наутро они снова брались за дело.

Над районом летали самолеты, по дорогам следовали колонны тяжелых грузовиков.

– Осталось недолго, – говорил Ла Скумун Ксавье.

– Как, по-твоему, сколько?

– Месяца три-четыре.

Больше, чем достаточно, чтобы подорваться. Доля секунды – и тебя разнесет на куски. Узники работали в одних рубашках. Припекало майское солнце, и эмоции тоже накалялись.

Они не видели в окрестностях птиц. Проходившие люди виделись вдали, у поворота дороги.

К полудню Ла Скумун с огромной осторожностью обкопал маленькую торпеду. Дело обстояло скверно. Она торчала наискось и грозила завалиться, если лишить ее точки опоры. А сапер требовал чистой работы: он хотел жить.

Ла Скумун вертелся вокруг уже вырытой ямки, не решаясь ни к чему притрагиваться. Ксавье следил за ним взглядом. Наступило время обеда.

Они ели стоя, перед дверью барака, откуда не было видно поля.

Ксавье быстро проглотил свою порцию и потянулся.

– Пойду отолью, – сообщил он, обошел барак и направился к сектору Ла Скумуна.

Часовой увидел его, но позволил дойти до рабочего места. Сейчас был перерыв, однако такая работа иногда делается по вдохновению.

Ксавье думал, что Ла Скумун потерял веру в себя. Хождение вокруг такой штуки деморализует.

Он прижал руки к снаряду, надавливая то левой, то правой. Снаряд шевельнулся. Ксавье при помощи маленькой лопатки принялся освобождать его, держась за отрытую часть, которую обхватил рукой. Крылышки стабилизатора торчали вверх.

Подбежал Ла Скумун.

– Брось! – крикнул он Ксавье.

– Она подается, – ответил Ксавье. – Уходи отсюда!

– Вы что, не видите, что это мое место? – крикнул Ла Скумун часовому.

Тот замер с разинутым ртом: то, что эти одержимые оспаривают друг у друга право разлететься на куски, было выше его понимания.

Ла Скумун больше ничего не говорил.

– Уходи, – повторил Ксавье.

Ла Скумун инстинктивно отступил.

Нос торпеды не поддавался. Наклонив снаряд, Ксавье почувствовал сопротивление. Что-то мешало ее положить. Он изогнулся, поднимая торпеду, помогая себе коленями и сжимая ее обеими руками. И вдруг она застряла окончательно. Он устал, но не мог ни положить снаряд, ни поднять его.

Чтобы выжить, надо было удержать снаряд, но у Ксавье не осталось сил.

Он нагнул торпеду к земле. Нос застрял, вес тащил ее влево. Ксавье залил пот, он стиснул зубы.

Ла Скумун видел, как он выпустил снаряд и отчаянным рывком бросился вправо.

– А-а! – закричал Ксавье.

За криком последовал взрыв. Осколок, частично самортизированный краем ямы, в которой лежала торпеда, ударил в Ксавье слева, и тот покатился по земле.

Распластавшийся было Ла Скумун вскочил и бросился к другу. На уровне левого плеча из Ксавье хлестала кровь, стекая по его торсу. Ла Скумун сорвал с себя рубашку и попытался остановить кровотечение.

– Ксавье! – позвал он.

Ксавье не отвечал. Сапер опустился рядом на колени, Держа в руках жгут. Они положили Ксавье на правый бок и вдруг заметили, что его левая рука не последовала за телом. Только рукав рубашки не давал ей упасть.

– Он потерял руку, – пробормотал Ла Скумун.

– Если бы только это… – бросил сапер, затягивая жгут.

Кровь перестала течь. Ла Скумун прижал ухо к груди друга; сердце еще билось.

– Он жив.

Ла Скумун встал, оглядел окруживших их зэков и конвоиров и вдруг завопил:

– Да сделайте же что-нибудь! Машину, в больницу! Чего вы ждете, козлы? Чтоб он сдох?

Будь у него оружие, он расстрелял бы эту толпу. Без разбора. Группа рассыпалась. Охранники побежали к дороге.

Ла Скумун сел возле безжизненного тела друга.

– Мы все взлетим на воздух, – прошептал он. – Все… Рано или поздно.

В его ушах гудел какой-то странный шум.

Вся столица была заполнена людьми в военной форме. Женщины смеялись, повиснув на руках героев.

Пружина ослабла. Люди хотели наслаждаться жизнью. По ночам на Пигаль [11]было так же оживленно, как прежде. Маленький фонтанчик, станция метро и стрельба…

В воздухе пахло приключениями, смешением рас, любовью и легкими деньгами. Полиция была завалена работой, и комиссар Бло, начальник Криминальной бригады, [12]спихивал некоторые дела летучим бригадам.