Леопольд Тирманд - Злой

Девушка налила Кубусю водки и подала кусочек селёдки. Взгляды их на секунду встретились, и в чёрных глазах Гавайки вспыхнул огонёк весёлой доброжелательности.

— Вы, панна, не из Варшавы, верно? — галантно спросил Куба, словно желая убедиться, наконец, в заморском происхождении этого необыкновенного существа.

— Нет, — приветливо ответила Гавайка, — из Могельницы. Знаете, пан?

— Нет, — огорчённо отозвался Кубусь, — не знаю. Но это неважно, — заявил он с внезапной решимостью, — я поплыву туда на своей шхуне. Могельница — атолл или лагуна?

— Ничего не понимаю, — на лице девушки заиграла улыбка.

— Гавайка! — зло прикрикнула толстая кассирша. — Сейчас не время для флирта!

— К чему этот крик, пани Лидия? — огрызнулась Гавайка. — Вы же видите, что делается. Что, — обратилась она к Кубусю, — уже и поговорить нельзя? Я ведь, кажется, в штате.

— Правильно, — горячо поддержал её Кубусь и выпил водку. — Вижу, что панна сознательная. Значит, Могельница — лагуна мирового масштаба, а может, и выше.

— Не ваше дело! — с притворным гневом ответила Гавайка. — Видели его! И трёх минут не прошло, а уже о таком… Не всё равно ему, сознательная я или нет…

Она засмеялась и добавила:

— А вы, пан, кто такой?

— Меня зовут Люлек, — ответил Кубусь. — Красиво, правда?

Девушка не сводила с Кубуся глаз.

— Гавайка! — крикнул кто-то из-за занавеса справа. — Иди за водкой.

Девушка вышла из-за стойки и поднялась по ступенькам вверх, демонстрируя стройные точёные ноги. Кубусь почувствовал, что встретил свою судьбу здесь, в баре «Наслаждение», куда привели его профессиональные интересы и где настиг фатум любви.

Через минуту Гавайка появилась с ящиком водки. Она поставила его на груду пустых ящиков и встала за стойку.

— Гавайка! — позвал кто-то из-за столика. — Поставь какую-нибудь пластинку: артист пошёл в отпуск!

Действительно, голова аккордеониста безвольно покоилась на его инструменте. Гавайка вынула из буфета пластинку и включила небольшой проигрыватель. Зазвучало танго: «Я знаю такие очи, блестящие и огромные, где неба яснеет голубизна…»

Куба радостно вздохнул.

— У вас, панна, прекрасные глаза…

— Правда? — улыбнулась Гавайка; похоже, ей понравилось.

— А у вас, пан, красивая бабочка, — указала она на булавку Кубуся. Кубусь молча развязал и снял булавку.

— Прошу, возьмите на память.

— А зачем? — несколько растерялась Гавайка.

— На память о сегодняшнем вечере, — с сентиментальным пафосом настаивал Куба. — Дадите своему парню, чтобы лучше выглядел. Ведь у вас, наверно, есть кто-то?

— Есть, — ответила Гавайка, явно растроганная таким великодушием. — И серьёзный парень. Не такой, как эти здесь. Специалист, — добавила она тоном фамильярного признания, не переставая разливать пиво. — Парикмахер. Но такие цвета он не носит, — сказала она с сожалением.

Куба вытащил из кармана новенькую вишнёво-жемчужную бабочку и ловко завязал её под воротником.

— Очень любезно с вашей стороны, — шепнула Гавайка, и Кубусю показалось, что хотя он, возможно, никогда не победит того серьёзного парикмахера, но, кажется, уже подарил девушке запретную радость жизни.

— Гавайка, — рядом с девушкой внезапно оказался плотный мужчина в очках с толстыми стёклами в чёрной оправе, — может, ты бы взялась за работу, а?

— А что? — взорвалась Гавайка. — Вам чего-то не хватает, пан директор?

— Видели его, какой важный, — сердито вмешалась кассирша, — девушке уже и слова сказать нельзя!

Куба задиристо посмотрел на директора, на его бычью шею и огромный нос. «Одни мышцы, — встревоженно подумал он, — гора бицепсов, а сверху очки. Классический ресторатор».

За толстыми стёклами очков директора горела ярость, и Кубусь решил, что должен защитить девушку от грязных домогательств её начальника. Однако Гавайка не походила на человека, который особенно нуждается в помощи, и потому Куба произнёс с угрожающей вежливостью:

— Сестричка, мне ещё одну большую рюмку водки, хорошо?

Гавайка вытащила литровку, чтобы налить, но директор раздражённо заявил:

— Нельзя пить возле буфета.

— Как вы сказали, пан Сливка? — довольно легкомысленно заявил какой-то худой тип с птичьим лицом под велосипедной шапочкой, потягивавший пиво из кружки, размером намного больше его головы. — Как вы сказали? Это что-то новенькое, — добавил он с вызовом. — А вообще чего пан хочет от девушки? Уже и пофлиртовать с молодым блондином ей нельзя! С кем же ей флиртовать? С вами? — Последние слова прозвучали явной насмешкой: очевидно, постоянные посетители бара «Наслаждение» кое-что знали о лирической трагедии руководителя этого заведения. Толстая кассирша вся прямо светилась от счастья — видно было, что поражение директора действует на неё, как целительный бальзам.

— Пан директор, — с подчёркнутой покорностью произнёс Куба, — прошу в таком случае столик для себя. И вот для этого пана, — он указал на худого типа в велосипедной шапочке. Мясистое лицо пана Сливки покраснело, он уже собирался что-то сказать, но тут дверь открылась и в бар вошли Мехцинский с Крушиной.

— Извините, — вежливо обратился Кубусь к худому, — но прибыли паны, которых я жду.

Пан Сливка, растерявшись, стал нервно переставлять кружки на стойке. Кубусь наклонился к Гавайке, во взгляде которой заметил вдруг неуверенность. Водка несколько обострила его наблюдательность.

— Пойдёте со мной в кино? — тихо спросил он.

— А вы, пан, тоже из этой компании? Специалист? — с иронией спросила Гавайка, указывая взглядом на Мехцинского.

— Я вижу, что вы, панна, утратили пленительную мягкость обычаев своей родины. Исчезли тихие чары ваших улыбок. Вы уже прониклись хищнической сутью городской цивилизации.

Гавайка с удивлением на него взглянула. Она ничего не понимала, однако всё это ей ужасно нравилось.

— Я не могу пойти с вами в кино, — грустно ответила она, — потому что у меня есть парень. Только скажите, кто вы? Переплётчик? Говорите, как по-писаному.

Кубусь усмехнулся с очаровательной меланхолией.

— Я отброс человечества, — заявил он довольно драматическим тоном, — человек несчастный и подлый. Прощай, девушка с атолла!

— Не с атолла, а из Могельницы, — ответила Гавайка с неожиданным чувством юмора. Девушка была растрогана и пыталась укрыться за панцирем насмешки. На мгновение ей показалось, что она могла бы бросить всё и пойти за этим курносым парнем с весёлыми глазами, но тут же Гавайка прогнала эту мысль. «Несерьёзный тип, — утешила она себя. — Не такой, как мой».

— Подонок, холера на него, — буркнул пан Сливка. — Они все такие, бездельники, хулиганы! Добрый вечер, пан Крушина! — с сердечной улыбкой он помахал рукой Крушине, усаживающемуся в этот момент за столик в другом конце зала.