Леопольд Тирманд - Злой

— Что? — насмешливо спросил худой тип в велосипедной шапочке. — Не нравится вам этот блондинчик, пан Сливка? Очень красивый парень, правда, Гавайка?

Гавайка не ответила, однако последовала взглядом за Кубусем, лавирующим между столиками.

— Пегус, — окликнул его Мехцинский, — иди сюда.

Кубусь подошёл к столику.

— Вот, прошу пан… — сказал Мориц.

Крушина и Кубусь подали друг другу руки.

— Я говорил о тебе этому пану, — обратился к Кубе Мориц. — Пан мог бы тебе помочь.

— И я мог бы помочь пану, — скромно улыбнулся Кубусь. — Никогда не знаешь, как сложится…

— Вы так думаете, пан? — Крушина был явно поражён этими словами.

— Мог бы, — подтвердил Кубусь. — Безусловно.

— Это герой, — похвалил его Мориц. — Он тебе пригодится.

— Только мелкой кости, — буркнул Крушина, меряя взглядом Кубу.

— Добро, — вежливо продолжал Кубусь. — Однако о чём вы, панове, говорите?

Тень тревоги пробежала по лицу Мехцинского. Крушина несколько растерялся. «Вербовка, сукины дети! — подумал он со злостью. — Пану председателю легко говорить, а если бы он знал, как тяжело вербовать».

— Говорю тебе, Роберт, — Мориц пытался как можно скорее достичь цели. — Этот человек как раз для тебя.

— Крови не боится, да? — с иронией в голосе спросил Крушина.

— Фи, пан Крушина, — скривился Кубусь. — Кто говорит о таких мокрых, скользких и неприятных вещах? Ничего из этого не получится, Мориц. Здесь какое-то недоразумение.

Мехцинский почувствовал, как по его спине потекли струйки пота. Он в бешенстве взглянул на Кубуся, но промолчал, так как вообще перестал что-либо понимать.

— Откуда вы знаете мою фамилию? — неуверенно спросил Крушина.

— Хе-хе-хе, — захохотал Кубусь. Вся Варшава знает вас, пан. Кто же не знает лучшего боксёра-тяжеловеса, которого когда-либо порождал этот город? Если бы не роковая случайность, боролись бы вы сегодня за лавры на ринге Медисон-сквер-гарден, поскольку в Европе не было бы тогда вам равных.

Лицо и шея Крушины налились кровью. Мехцинский закрыл глаза в ожидании чего-то ужасного. Он раскрыл их в отчаянии, ожидая увидеть изувеченный труп Кубуся на грязном полу бара «Наслаждение». Но нет — Куба сидел, развалившись на стуле, а Роберт Крушина смотрел на него, как вол, решающий математическую задачу с применением логарифмов. На его лице всегда появлялось такое выражение, когда он не знал, бить ему или нет, а рядом не было никого, кто справился бы за него с этой неимоверно сложной проблемой.

Кубусь Вирус задел грязным ногтем самую болезненную, едва затянувшуюся тоненькой плёнкой забвения рану в душе Роберта Крушины. Было время, когда Роберт Крушина действительно мог стать знаменитым боксёром, однако несчастный случай заставил его на всегда оставить ринг. Он начал пить и даже требовать денег у некоторых из бывших своих противников. Тогда появился Филипп Меринос. Их разговор продолжался час, но после него Роберт Крушина снова обрёл смысл жизни.

— Да, да, — проговорил Крушина. — Медисон… Зарубежные ринги… Были, были такие возможности…

Из груди Мехцинского вырвался вздох облегчения, он вытер о брюки вспотевшие ладони, Аккордеонист заиграл какой-то фокстрот.

— Слушай, — обратился Крушина к Кубусю тоном, свидетельствовавшим о внезапной симпатии. — Что ты у меня ищешь?

— Заработок, — спокойно ответил Куба. — Я ищу у тебя заработок.

— Ты можешь его иметь, — заявил Крушина, соображая с усилием, отразившимся на его лбу. — Но для гвардии, Мориц, он слишком мелкий. Не подойдёт. Надо что-то другое.

— Какая гвардия? Что за гвардия? — снова начал свою игру Кубусь.

— Я же тебе говорил… — хриплым голосом проговорил Мориц; он испытывал сейчас настоящее отчаяние.

— Пан Ясь, — окликнул он официанта, — поставьте-ка что-нибудь высокое на этот стол!

— Уже делаю! — отозвался официант и через минуту принёс литр красной водки и пиво. Мориц разлил водку, и все трое выпили.

— Слушай-ка, сынок, — проговорил Крушина. — От моих глаз ничего не укроется. Мне всё равно, как тебя зовут и что ты за гусь. Ты крутой. Это видно сразу.

— Это ты крутой, — ответил Куба, скромно опуская глаза. — Действительно крутой. Потому что видишь человека насквозь. Сразу знаешь всё, холера на твою голову.

— Будь спокоен, — довольно улыбнулся Крушина. — Мориц за тебя ручается, это кое-что значит. У меня к Морицу есть претензия, но это неважно, факт, что Мориц — человек серьёзный, с именем.

— Чихал я на твою претензию, — буркнул Мехцинский. — Ты же видишь, я разговариваю с коллегой. Скажи мне, коллега, ты знаешь, как организуют ярмарки?

Мехцинский мгновенно протрезвел, как человек, стоящий на краю пропасти. Он снова тревожно взглянул на Кубу.

— Это моя специальность, — холодно заявил Куба. — Зрелища, съезды, совещания — это моя специальность. На этом можно заработать хорошеньких несколько злотых. Ты, ты… — он игриво помахал пальцем перед самым носом Крушины, — ты сразу знаешь, что сидит в человеке и что из него можно выжать. Имеет глаз, имеет, — похвалил он Крушину, обращаясь к Морицу.

— Главное — пресса, — заявил Крушина. — Надо только уметь ладить с прессой, остальное — чепуха.

У Кубы возникло ощущение, что в боку у него открутили вентиль, и оттуда со свистом вырывается наружу напряжённая тревога.

— Замётано, — уверенно сказал он, положив ладонь на руку Крушины. — Спи спокойно, силач с молниеносным ударом, твоё дело у тебя в кармане. О моём гонораре поговорим потом.

— Видишь, — обрадовался Крушина. — Вот и договорились.

Что-то в словах и голосе Кубы вызывало доверие к нему. Мехцинский снова разлил в кружки водку.

Куба взял свою кружку.

— Я ещё останусь, — сказал он. — Как мы с тобой договоримся, Крушина?

— Не знаю, — ответил уже опьяневший Крушина, с усилием выговаривая слова.

— У тебя есть телефон? — быстро спросил Куба.

Крушина утвердительно кивнул.

— Номер? — не отставал Куба.

— Восемь, шестнадцать, ноль два, — пробормотал Крушина, — позвони… Или нет, — он заколебался, пытаясь говорить обычным голосом, — или так… Крушина в отчаянии махнул рукой.

— Держись, Пегус, — обратился Мехцинский к Кубе. В глазах Морица, слегка расширенных и блестевших от водки, было беспокойство. Кубусь ощутил что-то похожее на сожаление, какое-то непонятное опасение, кольнуло его в сердце.

— Держись, Мориц, — тепло ответил он.

Крушина расплатился с официантом и вышел вместе с Мехцинским. Куба взял кружку с водкой и направился к буфету. Увидев, что он приближается, пан Сливка спрятался за выцветший зелёный занавес.

— Когда вы закрываете свою фабрику волнений? — обратился Кубусь к молчавшей Гавайке. Девушка обратила на него взгляд и увидела карие глаза Кубуся, такие лучистые, весёлые и умные, что в сердце её что-то вспыхнуло.