Владимир Гриньков - Так умирают короли

– Да в чем дело-то? – не выдержал Демин.

Я вдруг понял, что просто тяну время, и выпалил:

– Я служу в налоговой полиции! Вот в чем дело!

Гробовая тишина. Демин и Светлана смотрели на меня так, словно считали мои слова неумной шуткой.

– Мне неизвестно, с чего все началось, – сказал я. – Но Самсоновым заинтересовалась налоговая инспекция. Фактов не хватало. Решили внедрить в творческую группу Самсонова оперативного работника. Москвича засылать побоялись, потому что был велик риск, что его раскроют. Взяли человека с периферии, то есть меня. Так я оказался в вашей группе.

Демин посмотрел на Светлану, потом снова перевел взгляд на меня. Я не выдержал и опустил глаза. Демин раздавил хлебный мякиш пальцем, превратив его в лепешку.

– После внезапной смерти Самсонова я должен был вернуться в Вологду. Но следственная бригада попросила меня задержаться в Москве, потому что никак не удавалось вычислить убийцу, и я остался с вами, чтобы помочь следствию. Теперь я свободен и могу ехать. Но не хотел делать этого, не сказав вам всей правды.

– И как твоя работа? – сухо осведомился Демин. – Ты добросовестно выполнял свои обязанности?

В его словах мне послышалась издевка, но ничего другого ожидать не следовало – после того, что они от меня услышали.

– Да, – односложно ответил я.

– Постукивал регулярно? – продолжал Демин.

Я увидел, как поморщилась при этих словах Светлана.

– Я составлял отчеты, как и требовалось.

Демин взглянул на Светлану, словно спрашивал ее: «Хорош гусь?»

– Странное дело, – сказал я. – Я выполнял свою работу, и Самсонов был для меня всего-навсего нарушителем налогового законодательства – до поры. Пока вдруг я не почувствовал, что мое отношение к нему в корне переменилось. Я уже не мог воспринимать его иначе как талантливого человека. Все остальное отошло на задний план. И это налоговое расследование казалось мне таким мелким и ничтожным занятием…

– Ты оправдываешься? – мрачно поинтересовался Демин.

– Ни в коем случае, – ответил я, глядя ему в глаза. – Я уеду очень скоро, и мы, наверное, никогда больше не увидимся. Просто между нами установились такие отношения, что я не могу таиться, как мелкий пакостник.

Светлана, до сих пор молчавшая, шумно вздохнула.

– Илья, он по-своему прав. Женя мог бы уехать, ничего никому не объясняя, но не сделал этого.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. В том взгляде я увидел понимание. Понять – это уже простить.

– Не держите на меня зла, – попросил я.

Светлана вздохнула.

– Все-таки судьбу не обманешь, – негромко сказала она. – И если все рухнуло – ничего не поправишь, как ни старайся.

Еще полчаса назад она думала, что программу удастся спасти. После моих слов даже у нее не осталось сомнений в том, что все кончено.

Демин молча поднялся и вышел на балкон. Оставаться здесь я больше не мог.

– Прощай, – сказал я, поднимаясь.

Светлана тоже встала. Она не пыталась меня удержать, но я видел, что ей это дается с немалым трудом. Но у дверей она не выдержала. Развернула меня и обняла, прижавшись всем телом.

– Как глупо все в мире устроено! – прошептала она.

Я был совершенно согласен.

– У меня в голове не укладывается то, что ты сказал. Наверное, время какое-то должно пройти. Но все равно спасибо тебе.

– За что? – опешил я, совершенно не ожидая от нее благодарности.

– За все. И не вспоминай о нас плохо.

– И вы обо мне – тоже, – попросил я.

Она кивнула и поцеловала меня – совсем по-матерински.

– Когда ты уезжаешь? Завтра?

– Возможно, что и завтра. Или чуть позже. У меня кое-какие дела в Москве.

– Увидимся когда-нибудь?

– Обязательно! – уверенно ответил я. – Я приеду на суд.

Она вспомнила о Кожемякине и обо всем, что было связано с этим человеком. Лицо ее стало строгим.

– Да, – подтвердила Светлана. – На суде!

Слова прозвучали очень жестко. Она еще хочет взглянуть в глаза убийце, понял я.

– До свидания, – сказал я.

– До свидания.

Я вышел из квартиры и стал спускаться по лестнице. Замок на двери квартиры не защелкнулся, пока я не спустился на первый этаж.

День или два – и я уеду. Вот только решу свои дела в Москве – те самые, о которых я говорил Светлане. Эти дела были связаны с Мариной. Потому что я уже понял, что никуда без нее не уеду.

Утром я отправился к Боброву – своему московскому куратору.

– Приехал прощаться, – объявил я. – Уезжаю.

– А Мартынов? Он просил о помощи.

– Дело сделано. Больше я здесь не нужен.

Бобров вышел из-за своего широченного стола и устроился на стуле напротив меня, демонстрируя, что никакой он мне сейчас не начальник.

– Вот командировка тебе выдалась, да? – произнес он, сочувственно глядя на меня.

Я пожал плечами.

– Привыкай, – сказал Бобров. – Оно только кажется, что вся наша жизнь – сплошные бумажки. А на самом деле всякое случается.

Он совсем не был похож на супермена. Обычный бухгалтер. Толстенький, и пальцы сардельками. И все-таки я ему верил, потому что сам попал в переплет. Ехал в Москву и представить себе не мог, что события будут развиваться столь неожиданным и неприятным образом.

– Ты молодец! – оценил мою работу Бобров. – Я подготовлю на тебя докладную, поставлю вопрос о поощрении.

– Не надо, – поморщился я.

– Что значит – не надо? Это всегда начальство решает!

– Я буду уходить из полиции.

Надо было видеть, как вытянулось его лицо.

Обычно круглое, оно приобрело форму эллипса. Смотрел на меня и молчал. Наверное, думал, что ослышался.

– Не буду служить, – развеял я его последние сомнения.

– Почему?

– Не хочу.

Такого оборота дела Бобров совсем не ожидал. Даже растерялся.

– Если бы не история с Самсоновым, все, наверное, было бы по-другому. Я бы служил и дальше, и никаких вопросов бы не было. Но все пошло так, как пошло. И теперь я хочу оставить службу.

Бобров, как мне казалось, все еще ничего не понимал.

– Я пришел в самсоновскую группу и считал, что поступаю правильно. Но потом что-то изменилось. Во мне, в моих отношениях с ними. Я не мог ходить и подглядывать, подслушивать. Мне вдруг показалось, что это так мерзко – то, чем я занимаюсь.

Вот тут Боброва прорвало.

– Ты выполнял свой долг! – жестко произнес он. – Защищал интересы государства! Самсонов нарушил закон и, если бы не погиб, ответил бы за это!

– А он и так ответил, – сказал я. – И заплатил такую цену, выше которой уже нет!

Бобров захлебнулся и завращал глазами.

– Ты на государственной службе! – сказал он после паузы, собравшись с мыслями. – И если где-то непорядок, если кто-то преступил закон…

– Знаете, если закон преступит мой отец или мой брат – я никогда их не выдам.