Жорж Сименон - Свидетели

Ломон спрашивал себя, знакома ли Люсьена с Ламбером, и не решался ответить утвердительно. При всей своей агрессивной вульгарности, Ламбер — красивый самец. Они с Люсьеной принадлежат к более или менее одинаковой среде, оба живут за пределами официального общества. Ломона не оставляла мысль, что если бы Люсьена и Ламбер встретились раньше, то на завтрашнем заседании речь, возможно, пошла бы не о некой Элен Ардуэн, а о Люсьене Жирар. Он был убежден, что в таком случае события, вообще, развернулись бы по-иному, и постарался выбросить из головы образ, возникший при воспоминании о взгляде, брошенном на него, Ломона, молоденькой продавщицей под винтовой лестницей, и улыбке, с которой она объявила:

— Мадам Люсьена занята.

Нет, не надо предаваться фантазиям. Он находится в реальном устойчивом мире, где у него есть определенные обязанности. Ломон взял карандаш и отчеркнул абзац в показаниях первого свидетеля на следствии.

Он заранее знал, что скажет каждый из свидетелей: у него перед глазами были ответы на вопросы, которые Каду задавал им в течение нескольких месяцев.

— Ваша фамилия, имя, возраст, профессия?

— Жюльен Мабиль, тридцать четыре года, помощник начальника вокзала, домашний адрес — Ивовая улица, сорок один.

Свидетель был среднего роста, округлые жирные плечи говорили о предрасположении к полноте, маленькие усики не старили, а скорее молодили его. Мабиль явился не в форме железнодорожника, а в штатском, которое явно ему не шло.

— Вы клянетесь говорить правду, всю правду, только правду?

— Клянусь.

— Расскажите теперь господам присяжным, что вам известно о событиях, произошедших двадцатого марта прошлого года.

Мабиль вызубрил свои показания наизусть и, повторяя их, поднимал иногда глаза к потолку, словно в поисках забытого слова.

— В тот день я заступал на дежурство по товарной станции в шесть утра и вышел из дому без двадцати шесть. Я живу во флигеле на Ивовой улице, что в верхнем конце Железнодорожной, и чтобы сократить расстояние, обычно иду на работу вдоль полотна.

Тут свидетель в первый раз возвел глаза к потолку и, помолчав, продолжал:

— Зимой я беру с собою электрический фонарик, но в марте в это время уже светло, и против Котельной улицы я заметил, что на откосе пути прибытия что-то лежит.

В протоколе, который просматривал Ломон, следователь прервал в этом месте свидетеля и уточнил:

— Если не ошибаюсь, Котельная улица перпендикулярна Железнодорожной. А как расположена по отношению к ним Верхняя улица?

Ламберы жили на Верхней. Это самый старый район города с причудливым сплетением переулков и тупиков, где иным домам уже лет по триста. С незапамятных времен муниципалитет планирует снести этот, как его называют, «рассадник заразы», но отпустить необходимые средства до сих пор не удосужился.

На вопрос следователя Мабиль ответил:

— Верхняя улица переходит в Железнодорожную чуть ниже Котельной. Расстояние между ними не более ста метров.

В суде свидетель это уточнение опустил, сочтя его излишним. А ведь можно держать пари, что некоторые присяжные, например г-жа Фальк, никогда не забредали в этот район.

— Мне показалось, что на откосе лежит человек, и я ускорил шаг, — продолжал свидетель. — Еще за несколько метров я уже различал труп женщины, голова которой была, очевидно, отрезана поездом.

По залу прокатилось нечто вроде тяжкого вздоха, кое-кто побледнел. Одному мужчине, сидевшему в первых рядах, пришлось даже выйти.

— Голова или, вернее, то, что от нее осталось, лежала между рельсами метрах в десяти от тела, отброшенного от полотна на откос. Я побежал на вокзал и сразу же позвонил в полицейский комиссариат.

Мабиль не упомянул еще одну деталь, фигурировавшую в протоколе следствия:

«Вопрос: У нас возникли какие-либо предположения о личности убитой?

Ответ: Я сразу опознал ее по зеленому пальто и красному платью.

Вопрос: Значит вы знали, что это труп Мариетты Ламбер?

Ответ: Я знал ее только по имени. Часто встречал в нашем квартале и слыхал про нее всякое».

Об этой подробности свидетель забыл, зато неожиданно вспомнил другую, которую и не замедлил сообщить суду:

— Когда я обнаружил тело, мне сразу бросилось в глаза, что на одной ноге нет туфли. Начальник вокзала, которому я обо всем доложил, велел мне возвратиться на четыреста девятый километр, дождаться полиции и ответить на ее вопросы. Я подоспел туда почти одновременно с комиссаром, его письмоводителем и двумя полицейскими в форме. Вскоре подъехала машина, откуда вылезли незнакомый мне врач, кто-то из прокуратуры и сотрудники уголовной полиции. Они сразу принялись все фотографировать. Мне задали несколько вопросов, на которые я постарался ответить исчерпывающим образом.

Это выражение, видимо, нравилось свидетелю: он произнес его с подчеркнутой интонацией и, чтобы оценить произведенное впечатление, бросил беглый взгляд на председательствующего.

— Ночью по пути прибытия проходят только два поезда. Сначала, в двадцать три пятьдесят три — парижский скорый; затем, в час четырнадцать — приморский товарный. Иногда бывают и другие товарные составы, но в ту ночь их не было — я сам проверял.

Ломон поочередно посмотрел на присяжных, и ему показалось, что г-жа Фальк хочет задать вопрос, но когда он предложил ей взять слово, она покачала головой.

— Свидетель может быть свободен. Введите…

Со скамьи защиты поднялся адвокат Жув.

— У вас вопрос, мэтр Жув?

— С вашего позволения, я просил бы выяснить у свидетеля, при каких обстоятельствах ему ранее случалось встречаться с погибшей?

— Вы слышали вопрос, месье Мабиль? Если я правильно понял, защиту интересует, где и когда вы встречали Мариетту Ламбер.

— На улице. Квартал, где она проживала, находится поблизости от моего. Я часто видел, как она входила в бары или выходила оттуда.

— В сопровождении мужчин?

— Да, почти всегда.

— Вы об этом хотели спросить, мэтр Жув?

— Случалось ли свидетелю видеть Мариетту Ламбер пьяной?

— Можете отвечать, месье Мабиль.

— Однажды видел. Она была с тремя разбушевавшимися матросами, которые пытались высадить дверь кафе, куда их не пускали. По-моему, хозяину пришлось вызывать полицию.

Адвокат с удовлетворенным видом уселся на место в классической позе защитника, который выяснил для себя нечто сугубо важное. Ломон повидал немало таких позеров; они тоже разыгрывали подобную комедию. Но сегодня она почему-то показалась Ломону нелепой, и он почти жалел молодого Жува с его потугами на значительность.

Ламбер, казалось, ничего не слушал. Подперев подбородок кулаками, он смотрел в зал, не задерживая взгляд ни на ком и, видимо, утратив интерес к происходящему.