Борис Бабкин - Когда закон бессилен

— Аннушка, — подчеркнуто ласково произнес он. — Здравствуй, милая. Ты почему не звонила ут­ром?

Выслушав, нахмурился. Хотел что-то сказать, но вздрогнул, коротко вздохнул и выронил трубку. Ляхо­ва, размахнувшись, снова ударила скальпелем в брыз­жущую кровью рану под правым ухом Туза. Сгребая сильными пальцами скатерть со стола, что-то прохри­пев, тот сумел развернуться. Новый удар скальпеля пришелся ему в горло. Замычав, с выступившей на губах кровью Михаил упал. Бледная Ляхова, застыв, смотрела не его неподвижное тело. Что-то прошепта­ла, пятясь, дошла до стены. Ткнулась в нее спиной и от неожиданности вздрогнула и пронзительно закри­чала.

— Сволочь! — Анна отбросила телефон. — По­донок! — кусая губы, о чем-то напряженно размыш­ляя, несколько минут сидела неподвижно. Затем вскочила и бросилась к двери.

— Но она же моя мать! — воскликнул Федор.

— Поэтому я и предлагаю тебе выбор, — спо­койно сказала Валентина. — Либо ты принимаешь мою сторону и станешь обеспеченным человеком, ли­бо... — она засмеялась. — Поверь, братик, отец пе­ред смертью составил новое завещание. И там тебе кое-что есть, но только кое-что, а ведь ты как любя­щий сын поделишься с мамой, значит, уже через год станешь нищим.

— А как же те баксы, что я отбил у Касыма? — раздраженно сказал Федор.

— Об этом другой разговор! — резко бросила она, — Сейчас мы говорим о завещании отца. И давай это закончим.

— То есть, как это, — разозлился Федор, — дру­гой разговор? Ты мне сама говорила...

— Феденька, — Валентина презрительно посмот­рела на брата, — не испытывай мое терпение. Ты с мамулей или нет?

Федор быстро сказал:

— Если, как ты говоришь, она отца...

— А если это не так? — перебила его Валентина.

— Ну ее на хрен! — крикнул он. — И парни Пирата за тебя. Игла со своими тоже не хочет на мать ишачить. У нее, говорят, на уме одно, как бы...

— Все, — резко сказал Валентина. — Я услыша­ла то, что хотела. Завтра ты поедешь в Тулу. Встре­тишься с Блохой. Он задерживает поставку по авансу. Предупреди, чтобы не тянул время. Это для него может закончиться очень плохо, — давая понять, что разговор окончен, быстро вышла в соседнюю ком­нату.

— Ты доверяешь ему разговор с Блохой? —удив­ленно спросил Георгий.

— Если он предал мать, то что я могу ждать от него, кроме ножа в спину?

— Тогда почему ты отправляешь его в Тулу?

— Об этом ты узнаешь чуть позже, — уклони­лась от ответа Валентина. Посмотрев ему в глаза, спросила:

— Что ты узнал о Людмиле? Ведь это ты отпра­вил старшую медсестру в больницу? — зная ответ, засмеялась. — Она ведь хотела заявление написать, но передумала.

— Ты знаешь об этом? — удивился Георгий.

— Жора, — Валентина укоризненно покачала го­ловой. — Я знаю даже больше, чем ты думаешь. И, признаюсь, хочу- услышать от тебя честный ответ. Кто тебе эта женщина?

— Не понял, — прохрипел он.

— Георгий, по-моему, я спросила довольно ясно. Давай не будем ходить вокруг да около. Ты мне нравишься. Хотя, если говорить откровенно, я обра­тила на тебя внимание только после твоего разговора с отцом. Я его ненавидела. О мертвых не говорят плохо, — Валентина горько улыбнулась, — но хоро­шего о человеке, который был моим отцом, я сказать не могу ничего.

— Но ведь ты тоже не сахар, — буркнул Георгий и, отвечая на ее изумленный взгляд, сказал. — Ради заграницы ты предала свою мать. Ведь...

— Перестань! — с болью воскликнула она. — Ты не смеешь осуждать меня! Хотя бы потому, что ниче­го не знаешь!

— Я знаю, что говорю.

— Да что ты можешь знать? — закричала она. — Мама любит меня! Я знаю! Я уверена в этом! Потому что...

— А ты? — спросил Георгий. — Ты любишь свою мать?

Пораженная Валентина, не находя слов, смотрела на его суровое лицо.

— Я рос без мамы и папы. Нас называли прос­то — шпана, детдомовская шпана. И знаешь, как мы все завидовали тем, у кого были родители! Никто не показывал вида, что готов черт знает на что, чтобы иметь возможность звать кого-то мамой или отцом. И из-за страшной зависти и сознания, что никому из нас не суждено назвать женщину мамой, а мужчину папой, мы смертным боем били тех, у кого были родители!

— Я не понимаю, к чему ты это говоришь? За­чем? Почему ты вдруг осудил меня? Зачем ты напом­нил мне о том, что все годы не дает мне спокойно жить? Какое в конце концов ты имеешь на этом право? — закричала она.

— Право мужчины, который тебе нравится.

— Валентина Ивановна, — в комнату заглянул Носорог, — шесть раз звонили из Саратова. Трубку не брали. Но по автоответчику ясно, что звонил Зяб­лов. Он говорит, ему нужно срочно переговорить с Иваном Степановичем.

— Я не хочу видеть его на похоронах, — отрезала Валентина. — Если позвонит снова, скажите, что Ре­дин уехал. И когда вернется, неизвестно.

— Валентина Ивановна! — в комнату с радиоте­лефоном вошел кучерявый парень.

— Ну что еще? — она недовольно посмотрела на пего.

— Антонина Викторовна, — он протянул теле­фон.

— Что ей надо? — вздохнула Валентина. — Я же сказала, что постоянной платы, как при отце, она получать не будет.

— У нее маленький сын, — напомнил Георгий.

Валентина поднесла радиотелефон к уху.

— Валя, — раздался плачущий женский го­лос. — Я убила... понимаешь... убила Миха...

— Что? — взволнованно спросила Валентина. Ответом ей был рыдающий голос Антонины. — Я сейчас приеду, — торопливо проговорила Валентина и беспомощно оглянулась на Георгия:

— Говорит, что убила своего сожителя. И, похо­же, она в истерике.

— Говори с ней, — бросаясь к двери, сказал Ге­оргий. — Что хочешь говори. Ты! — рявкнул он на стоявшего у двери Носорога. — Быстро к Ляховой! Пулей!

— А ты кто такой, — процедил тот, — чтобы мне приказывать?

— Степан! — крикнула Валентина. — Срочно к Ляховой. И от нее ни шагу, пока я не приеду!

— Да иду, — пробормотал Николай, подходя к двери. Длинный разбудивший его дверной звонок за­молк. — Черт бы вас подрал, — поворачивая ключ, буркнул Зюзин, — я лег только в пять.

Снял цепочку, чуть дернул на себя дверь и, зевая, повернулся, чтобы идти в комнату.

— Входите.

Дверь открылась. Он хотел повернуться, но силь­ный удар в затылок выбил из него сознание.

Валентина влетела в прихожую.

— Степан! — громко позвала она Носорога.

— Здесь.

Бросившись на голос, вбежала в комнату и замер­ла. На полу около двери, сжимая в руке телефонную трубку, валялся Михаил. На искаженном болью лице особенно четко выделялись тонкие полоски черных усов. Его затылок и плечи окружала густеющая лужа крови. У стены сидела на полу бледная, трясущаяся Ляхова. Рядом с ней стоял Носорог с радиотелефо­ном.

— Она по нему говорила, — кивнул он на труб­ку. — Видимо, спаренный, другой аппарат не работа­ет. Шнур выдернулся. Обернувшись, Валентина взглянула на Георгия. Она успела увидеть удивление в его глазах.