Станислав Родионов - Долгое дело

Добровольная исповедь.

Жизнь моего Короля, как сами понимаете, могла кончиться только казённым домом. Через три года она и кончилась. Почему-то в памяти осталось не его лицо, не наша совместная жизнь и даже не суд, а обыск: милиционер выносит из квартиры два ведра мелочи, которую Король приносил из церкви, — ассигнаций от карточных игр ему не хватало, и он ещё поторговывал крестиками.

Отбыл он в далёкие места. Денёк я поплакала. А он прислал два письма: одно слезливое, второе нецензурное. И всё. Ноль эмоций. А ведь любил… Как-то я сказала о миллионерше, принимавшей молочные ванны. И что? Грузчик из магазина притаскивает два бидона молока, и Король выливает их в ванну…

Осталась я одна. Ваши коллеги меня не тронули. На суде я проходила свидетельницей. Да и что я знала? Верите ли, только на суде и услышала его настоящую фамилию — Головатюк.

Из газеты (корреспондент В.Холстянникова).

Случается, что в квартире гаснет свет, темно, неудобно, гости переговариваются вполголоса. Но вот электрик что-то там соединил — и вспыхнуло радостное солнце. Такое ощущение возникло у всех присутствующих в Лаборатории психологии, когда вошла Аделаида Сергеевна Калязина: статная, строгая, красивая, в тёмном костюме. Она что-то сказала — не важно, что — и всех обдало странной и нервной энергией. В этой женщине скрыта тайна, я бы сказала, тайна всех тайн, потому что её тайна лежит за границей нашего понимания. И мы, журналисты, к ней не готовы — не готовы её понять и тем более донести до масс. Мы привыкли считать тонны стали, метры жилой площади, пуды хлеба. Но мы не знаем, что писать о таком явлении, как телепатия…

Примером этому служит наша корреспонденция о якобы мошенничестве Калязиной, когда она просила у прохожих деньги. Как выяснилось, она проводила социологический опыт, не содержащий состава преступления. Скорее всего и другие «криминалы» не являются уголовными, в чём без сомнения разберутся следственные органы.

Способности Калязиной — есть редчайший феномен, который надо беречь для науки…

В душном и огромном зале негде было упасть яблоку. Притушенные бра, казалось, не горели, а сочились тончайшей жемчужной пылью, оседавшей на лица напряжённой бледностью. Яркий свет горел только в глубине сцены, обдавая задник малиновым пожаром. На этом закате чернели насупленные фигуры — за столом молча сидело человек десять: врач, невропатолог, физик, психолог, кибернетик, философ… Вдоль стола бесшумно двигался худой безвозрастный мужчина в тёмном костюме, ведущий эту встречу. А на краю сцены…

На краю сцены в длинном чёрном платье, с бескровным, каким-то прозрачным лицом стояла Аделаида Сергеевна Калязина и одержимо пронизывала зал взглядом угольных глаз.

Петельников и Рябинин переглянулись.

— Часы, — негромко, но слышимо всем сказала она.

— Правильно, — отозвался голос из публики.

Зал сдержанно вздохнул. Кто-то захлопал, но звук ладоней вспугнутым воробьём исчез под негоревшей люстрой. И стало ещё тише.

— Кто следующий? — глухо спросил ведущий.

— Разрешите мне.

Молодой человек, наверное студент, неуклюже подошёл. Ведущий скользнул по сцене длинными шагами на согнутых ногах, как прошёлся старомодным танго. Откуда-то из рукава он выдернул чёрную повязку и завязал Калязиной глаза. Студент протянул свой предмет — зачётную книжку. Ведущий взял, усмехнулся и поднял её над головой, показывая комиссии и публике. Спрятав зачётку в ящик, темневший на краю стола, он подошёл к Калязиной и снял повязку — как Вию поднял веки.

Калязина вздохнула и безумно оглядела зал. Длинный и лохматый студент, похожий на гигантского цыплёнка, приготовился. Она искала его, как тот самый Вий, и не могла найти, хотя он стоял перед сценой, перед ней. И вдруг наткнулась, увидела и вонзилась исступлённым взглядом. Студент набычился, заметно бледнея. Калязина всё смотрела и смотрела, а студент бледнел и бледнел от какого-то тайного напряжения.

— Зачем вы стараетесь думать о другом, а не о спрятанном предмете? опять тихо и опять слышимо спросила она.

Студент не ответил, залившись предавшей его краской.

— Теперь кто-то очень сильно думает и мне мешает, — сказала Калязина, отчего на зал легла уже больничная тишина.

— Не ты? — шепнул Петельников.

Рябинин вообще ни о чём не думал. Он смотрел во все глаза и во все очки, не понимая, где он, — сидит на эстрадном концерте или видит научный эксперимент. Комиссия из насупленных учёных, как при экспертизе. Артистичная Калязина, танцующий конферансье и заинтригованная публика, как на весёлом представлении.

Калязина вдруг бросила студента и воззрилась в потолок:

— Что-то прямоугольное… Книга… Нет, маленькая… Маленькая книга…

Теперь уже откровенные аплодисменты взлетели туда же, за её взглядом, к потолку. Она устало бросила руки вдоль тела. Тонкая, напряжённая улыбка задевала её губы и тут же сурово исчезала.

Севший было студент неожиданно поднялся и сказал звонким, подобающим гигантскому цыплёнку голосом:

— А я о зачётке не думал.

— Это вам так кажется, — снисходительно парировал ведущий.

— Я думал о другом.

— Вы думали о том, как бы не думать о зачётке…

Публика засмеялась: Калязину она побаивалась, ведущего — любила.

— Студент прав, — вдруг сказала Калязина. — Он думал о другом, поэтому я была вынуждена обратиться к мыслям его соседки. Вы думали о зачётной книжке?

— Да. — Девушка испуганно залилась румянцем.

И опять защёлкали аплодисменты. Члены комиссии что-то писали, перешёптываясь и обмениваясь бумажками. Ведущий прошёлся по сцене своим танцевальным шагом. Но студент, этот гигантский цыплёнок и по-цыплячьи неугомонный, вновь поднялся и занудным голосом спросил:

— Возможно ли чтение мыслей в том случае, если загаданный предмет будет показываться без индуктора?

— Индуктор — это Калязина, — опять шепнул инспектор.

— Молодой человек, повязка из чёрной и плотной ткани…

— Возможно, — перебила Калязина. — В следующем сеансе я буду сублимировать именно так.

Обескураженный студент наконец-то растворился в публике.

— Продолжаем сеанс, — оповестил бодрый ведущий.

Рябинин осмотрелся. По рядам бегали какие-то странные нервные завихрения. В зале сидели какие-то странные люди, хотя он знал, что тут собралась главным образом интеллигенция. На учёных докладах эти люди наверняка выглядели не так — сосредоточенно, познающе… На концертах у этих людей определённо были иные лица, ждущие чистой радости. Почему же здесь они стянуты каким-то греховным любопытством? Но такие лица он где-то видел.

— А что, если выйти на сцену и сказать, что она преступница? — шепнул теперь Рябинин.