Марианна Баконина - Смерть на выбор

— Добрый вечер, мон анж. Я попью с тобой чаю.

Лизавета поцеловала бабушку в щеку.

— Все-таки это неправильный режим дня. Кстати, тебе весь вечер звонили. Номера телефонов тех, кто соблаговолил представиться, я записала. — Бабушка придвинула к Лизавете листок. — Но ты же не станешь беспокоить людей так поздно? — У бабушки были твердые представления о том, что прилично и что нет. На этот раз Лизавета с ней охотно согласилась.

Утром ее опять разбудил телефонный трезвон. Звонил Андрей Балашов — сам и утром. Значит, Лизавета каким-то чудом попала в его список политически весомых персон.

— Доброе утро, дорогая. Надеюсь, я тебя не разбудил? — Дожидаться сварливого ответа, а Лизавета бывала по утрам сварливой, Андрюша Балашов не стал. — Нам сегодня непременно надо увидеться. Вчера не получилось, ты понимаешь почему. — Балашов говорил туманно о том, что заполнило сегодня первые полосы газет, говорил так, будто ни одно решение относительно убийства прокурора города не было принято без него. Вообще-то Лизавета полагала, что они не встретились вчера потому, что она была занята. Все журналисты одним эгоцентрическим миром мазаны.

— Андрюша, боюсь, сегодня не получится. Я совершенно не знаю, когда освобожусь, надо поймать в городе, — она прикусила язычок, — одного человечка. Где и когда я смогу его отыскать, просто не ведаю.

— Кого? Давай вместе отыщем. — Андрюша Балашов, как хорошая борзая, почуял запах дичи и постарался присоединиться к репортерскому гону.

— Ерунда, это мои дела, — небрежно бросила Лизавета — делиться этой информацией она не собиралась. Начинающий политик задал еще два-три наводящих вопроса, понял, что Лизавета — Измаил, а он — не Суворов, и сдался.

— Все равно. Разговор срочный и не телефонный. Ты поедешь на работу?

— Да. Но я не знаю…

Балашов не стал выяснять, чего еще не знает Лизавета.

— Значит, через полчаса я у тебя. Вари кофе на двоих.

За тридцать минут Лизавета успела не только приготовить завтрак на двоих (Андрюша, вопреки расхожему утверждению, будто вождь должен быть голодным, покушать очень и очень любил). Еще она привела себя в порядок и дозвонилась до пресс-отдела ФСБ. С ними у нее были запутанные отношения — желание сохранить все в тайне въелось в плоть и кровь всех контрразведчиков, даже тех, кто по долгу службы должен был этими тайнами делиться с прессой. На этой почве они часто ссорились. Но, к счастью, успели помириться после последней ссоры.

— Игорь Сергеевич, — нежно ворковала Лизавета, — хотите я продамся вам в рабство на один год, один месяц и один день?

— И за что же мне такое наказание? — рокотал в ответ ответственный за прессу. — Увольте, дорогая Елизавета Алексеевна.

— Тогда хотите, я организую бесперебойное пение серенад под вашими окнами.

— Упаси Бог.

— А может быть…

— Лизонька, кисонька, — Лизавета давно подозревала, что в жилах Игоря Сергеевича течет восточная кровь — уж больно любил созвучия, — что я должен сделать, чтобы ты меня не одаривала? Говори честно и прямо.

— Когда я не была честной и прямой? — лукавила Лизавета.

— Говори, говори, не томи.

— Я знаю, сегодня приезжает Анатолий Иванович.

— Всего на один день… Ох, Лизавета, мягко стелешь.

— Можно, я его где-нибудь подкараулю? Вы же знаете, он не будет возражать, — продолжала умасливать собеседника Лизавета. Начальник пресс-отдела сомневался — люди в погонах не любят, да и не должны что-либо обещать, не посоветовавшись с начальством.

— Как ты узнала, что он приезжает, лиса?

— Вы же юрист, знаете, что по закону о печати только суд может вынудить меня раскрыть источник, — продолжала подлизываться Лизавета. В этот момент позвонили в дверь. Надо торопиться.

— Ой, ко мне пришли, ну так как?

— Ладно, лиса. Я попробую что-то сделать.

— Я люблю, до чего же я вас люблю, вы просто мой любимый начальник пресс-центра, всех пресс-центров.

— Как с тобой связаться?

Лизавета быстренько продиктовала номер телефона и факса.

— Если вдруг меня не будет — хотя я постараюсь сидеть у телефона, как Аленушка у ручья, — отправьте записочку — такую-то ждут во столько-то, там-то, только без реквизитов.

— Знаешь конспирацию, лиса.

Андрюша Балашов сначала заявил, что он совершенно сыт, а потом с жадностью набросился на бутерброды. Он тщательно пережевывал пищу, и это вовсе не мешало ему говорить без умолку. Он рассказал все, что знал о прокуроре Локитове, о версиях и предположениях. Лизавета слушала вполуха — она знала не меньше, а может, больше. Андрюша посетовал на неравенство: только телевизионную группу пригласили записать официальное заявление мэра — все остальные были вынуждены ссылаться на них — несправедливо, дискриминация. Жалобы Лизавета пропустила мимо ушей. С какой стати оправдываться? Дожевав последний бутерброд и выдоив до дна кофеварку, Андрюша Балашов перешел к делу.

— Слушай. Ты вчера спрашивала о «Всей России». Я им рассказал, и они очень заинтересовались.

Лизавета с трудом сдержалась и не запустила в болтуна чашкой.

— Чем заинтересовались? — Она звякнула ложечкой.

— Я тебе говорил, — азартно продолжил Балашов. — Кастальский заведовал их предвыборной кампанией, видеочастью. Они уверены — убийство связано с этим.

— А я тут при чем?

— Как? Ты не понимаешь? — Балашов округлил глаза — они у него и без того довольно выпуклые, а сейчас стали похожими на пятидесятирублевики тысяча девятьсот девяносто первого года — желтые, с белой обводкой, и искренне удивленные.

— Не понимаю, — твердо ответила Лизавета.

— У них же теперь некому работать по этой части. Они хотят пригласить тебя. По этому поводу с тобой собирается побеседовать сам Балашов.

— А сейчас я не с самим Балашовым беседую? — Лизавета понимала, Андрюша должен любить толстосумов — ведь это они дают деньги на предвыборную кампанию, но не обязательно же любить столь истово.

Андрюша не заметил укола.

— Да, он, когда узнал, что ты заинтересовалась их предвыборной программой, был в восхищении, просто в восхищении. Такая девушка, такая, такая, да-да, ля-ля, ну не мне тебе говорить. Так что поздравляю.

— С чем? — Теперь пришел Лизаветин черед делать большие глаза.

— С тем, что ты все сможешь выяснить из первых рук. Я тебе не советую отказываться.

Лизавета не любила, когда ей давали советы таким тоном, также она не любила подобные заказы. Халтурили все, но одно дело — написать сценарий о невероятно удобных печатях и штемпелях или о новой прогрессивной системе медицинского страхования, и совсем другое — политический заказ. В цивилизованных странах журналист не имеет права, не уволившись с основного места работы, заниматься обеспечением особых предвыборных программ. В России таких ограничений нет. Формально. А реально — все равно попадаешь в зависимость. Лизавета считала, что ничто не стоит так дорого, как независимость, и инстинктивно избегала такого рода халтур. Но с другой стороны — Андрюша Балашов прав. Она сможет все выяснить, все, что касается работы Кастальского на блок «Вся Россия», а потом как-нибудь отмахнуться от работы.