Джерард О`Нил - Черная месса

– Вы отлично устроились, – распекал Вышак Флемми, пресекая его фальшивые рассуждения о благородстве. – Совершали по желанию любые преступления, набивали карманы деньгами и, с вашей точки зрения, были защищены от судебного преследования?

ФЛЕММИ: Вы забываете одну вещь, мистер Вышак. Коза ностра была уничтожена. В этом и заключалась их [ФБР] цель. И они были полностью удовлетворены. Мы выполнили условия сделки.

ВЫШАК: Вы в самом деле думали, мистер Флемми, что вы с мистером Балджером единолично уничтожили коза ностра?

ФЛЕММИ: Вот что я вам скажу, мистер Вышак, мы чертовски хорошо потрудились.

ВЫШАК: Вы так думаете?

ФЛЕММИ: Так и думаю. И ФБР так думало.

ВЫШАК: И когда ФБР с ними расправилось, вы с мистером Балджером стали в городе криминальными авторитетами?

ФЛЕММИ: Обращаюсь к пятой поправке.

ВЫШАК: Это и была ваша настоящая цель – контролировать всю преступную деятельность в Бостоне? Это так, мистер Флемми?

ФЛЕММИ: У нас образовалось партнерство, у ФБР со мной. Получали ли мы выгоду от их помощи или с их разрешения? Да, получали.

Время от времени Флемми начинал путаться, в особенности в тех случаях, когда от него требовалось решить, были ли подсказки от агентов ФБР законными или противозаконными. Предостережения, утверждал он, являются доказательством того, что ФБР их прикрывало. Но имеет ли для судьи Вольфа значение, что они были незаконными? Флемми неоднократно сомневался, какой позиции придерживаться. В один какой-то момент Вышак начал допытываться у Флемми о размахе услуг, которые Коннолли оказывал Балджеру и ему – начиная с предупреждения криминальных боссов о прослушке и заканчивая уничтожением жалоб на них, как, например, в случае со Стивеном и Джулией Рейкс, – и тут прокурор внезапно спросил: «Вы знали, что мистер Коннолли нарушал закон в отношении вас, не так ли?»

ФЛЕММИ: Да.

ВЫШАК: Кстати, вы знаете Стивена Рейкса – Стиппо?

ФЛЕММИ: Я обращаюсь к пятой поправке.

ВЫШАК: Ну, вы сказали нам, что…

ФЛЕММИ: Прошу прощения, мистер Вышак. Я просто хочу прояснить одну вещь. Вот вы задали мне вопрос, знал ли я, что он нарушает закон. С моей точки зрения все, что он делал, было законно… незаконно… простите, законно.

ВЫШАК: Теперь вы говорите, что не знали, что он нарушает закон?

ФЛЕММИ: Нет. Я говорю, что, по-моему, все, что он делал, он… в общем, это не противоречило его работе. Он защищал нас.

ВЫШАК: Вы думали, что его работе не противоречило нарушение закона? Да или нет?

ФЛЕММИ: Все, что он делал, было законным.

ВЫШАК: То, что он сообщал вам о расследованиях, тоже было законным?

ФЛЕММИ: Верно.

В основном Флемми находил для Джона Коннолли добрые слова, но все же выразил свое разочарование по поводу того, что Коннолли не вытащил его из всей этой истории сразу же после ареста, не дал свидетельских показаний во время этих слушаний, чтобы подтвердить их соглашение.

ФЛЕММИ: Ему бы следовало быть здесь и давать показания от нашего имени.

ВЫШАК: Значит… он поступил трусливо?

ФЛЕММИ: Очевидно, раз его тут нет. Я думал, он тут будет.

ВЫШАК: Значит, вы чувствуете, что он и вас предал?

ФЛЕММИ: Я чувствую, что нас бросили.

ВЫШАК: Потому что, если все, что вы тут рассказываете, правда, он должен был стучаться в двери прокуратуры в первый же день, разве не так, мистер Флемми?

ФЛЕММИ: Должен был.

ВЫШАК: Должен был стучаться в мою дверь и кричать: «Эй, Фред, ты совершаешь ошибку, у этого парня статус неприкосновенности!» – так?

Несмотря на почти постоянную язвительность прокурора, основной смысл десятидневных показаний Флемми на предмет грязного сговора преступника с ФБР сводился к тому, что обещание ФБР покрывать его криминальную деятельность было соглашением пожизненным. Флемми считал, что он «будет защищен в прошлом, настоящем и будущем». И даже если в документах ФБР не нашлось ничего, подтверждавшего их соглашение, это не имело значения. «Это было джентльменское соглашение», – сказал он про договоренность между ним, Балджером, Коннолли, Моррисом и другими агентами ФБР.

– Мы пожали друг другу руки. Для меня это и есть договор.

Вероятно, самым драматическим моментом явился вопрос, получил ли Флемми в 1995 году перед предъявлением обвинения совет бежать и скрываться. Криво усмехнувшись, он ответил: «Сложный вопрос». Несмотря на поток свидетельств, указывавших на Джона Коннолли, Флемми пытался убедить судью, что правосудию препятствовал Джон Моррис, что именно он выдал им информацию об обвинительном акте Большого жюри. Очевидно, Флемми надеялся, что этот хлипкий сценарий заманит на свидетельскую трибуну Джона Коннолли, и тот подтвердит его заявление о статусе неприкосновенности. Но многие в зале суда только возвели глаза к потолку. Ярче всех недоверие проявил сообвиняемый Фрэнк Салемме. До этого времени, несмотря на близкое соседство в суде и в тюрьме, Салемме умудрялся сдерживать нарастающее отвращение к Флемми. Он выдержал даже тогда, когда Флемми начал отрицать, что это он в 1972 году скрысничал и выдал ФБР местопребывание Салемме в Нью-Йорке, после чего Кадиллака арестовали.

Но байка про Морриса оказалась последней каплей. Салемме воспринял ее не только как очередной фарс, но и как угрозу статусу неприкосновенности, который мог бы пойти на пользу не только Флемми, но и всем остальным обвиняемым. Ведя свою игру внутри игры, Флемми словно бы заискивал перед Коннолли, защищая его. Это окончательно вывело Салемме из себя. Во время перерыва, в конвойной камере, подавляемый до сих пор гнев Салемме вспыхнул и взметнулся до потолка. Он схватил Флемми за грудки (тот был значительно меньше ростом), вздернул его в воздух и заорал прямо в лицо: «Ты, кусок дерьма! Ты имел меня всю жизнь, а теперь пытаешься подставить всех вокруг! Ты мразь, и ты сдохнешь!» Бобби Делюка метнулся, встав между бывшими партнерами по преступлениям, и разнял их. Салемме резко отошел от Флемми и больше ни разу с ним не заговорил.

Когда закончились драматические показания Флемми, слушание словно сбавило обороты. Среди оставшихся свидетелей было еще много агентов ФБР, в том числе эксперты, рассказывавшие об инструкциях ФБР касательно обращения с информантами. Дебби Ноузуорти, ставшая теперь Дебби Моррис, появилась ненадолго, чтобы подтвердить отчет Морриса о том дне, когда Джон Коннолли дал ей из денег Балджера тысячу долларов для оплаты билета на самолет. Но оставшиеся свидетели выглядели бледно по сравнению с криминальным боссом уровня Флемми, дающим показания в федеральном суде. К октябрю долгие месяцы свидетельских показаний постепенно заканчивались, и практически все сказали то, что могли.

За исключением Джона Коннолли.

Решив, что судья Вольф выдохся, он запустил массированную атаку в СМИ, чтобы восстановить свою репутацию, которую столько месяцев уничтожали. Хотя во время слушаний он периодически общался с репортерами, Коннолли хотел оставить за собой последнее слово. Он появлялся на радио, на телевидении, стал центральным персонажем журналов, выбранных им для интервью. Каждое интервью или статья были дружелюбными и полными поддержки – шанс для Коннолли ораторствовать без единого возражения в свой адрес. Заголовок публикации в «Бостон Тэб» от 27 октября дерзко объявлял: «Коннолли говорит», а на обложке красовалась большая фотография Джона Коннолли, одетого в свой фирменный костюм, в солнечных очках; он стоял около дома 98 по Принс-стрит, бывшей штаб-квартиры мафии. Смысл фотографии был совершенно ясен: вот перед вами фэбээровец, сумевший покончить с мафией. «Я горжусь тем, что делал!» – кричал жирным шрифтом еще один заголовок. Но ни одно интервью не было более льстивым и раболепным, чем то, что Коннолли дал в субботу, 24 октября 1998 года, на радиостанции WRKO-AM. Ведущий программы, Энди Моэс, с самого начала заявил, что Коннолли его старый друг, «славный сын Южного Бостона», «человек, которого я знаю как порядочного и достойного уважения». Затем последовала благоговейная ода Моэса к Коннолли.