Ричард Штерн - Башня

Бент Армитейдж и Джек Петерс, особенно эти двое, всегда относились к нему снисходительно и не признают равным себе... это они отрицать не посмеют. При этой мысли Кэрри снова отпил содовой и тихо сказал:

– Ну, я вам покажу, сукины дети! На этот раз вам это даром не пройдет!

Нат дослушал губернатора, положил трубку и заметил, что Патти смотрит на него хмуро:

– Вы слышали, о чем я говорил?

Патти кивнула. Голос ее оставался спокойным:

– Вы действительно пойдете на это? Остановите всю операцию, только чтобы их запугать?

– Речь не об угрозах.

– Я вас не понимаю.

– Это ничего не меняет.

- Для меня – да. – Снова дала себя знать семейная хватка – полное нежелание обходить острые углы.

Единственное, что ответил Нат:

– Посмотрим, что скажет сержант.

Он взял рацию:

– Трейлер вызывает крышу Торгового центра.

– Крыша слушает, – раздался голос Оливера. – Ту голую красотку зовут Барбер, Джозефина Барбер. А после нее прибыла жена Роберта Рамсея.

Нат смотрел, как Патти берет ручку и проверяет список.

– Готово, – сказал он и добавил: – Как у вас дела, сержант?

– Медленно, но надежно. Как и следовало ожидать. Двадцать два человека за, – он запнулся, – за двадцать три минуты. На большее мы не могли и рассчитывать.

Не прозвучала ли в его голосе бессознательная воинственность?

– Я боялся, что будет хуже, – ответил Нат. Он снова надумался. – Думаю, пока все женщины не переправятся, ничего не произойдет. Надеюсь, что нет. Но если дело примет другой оборот...

– Хотите сказать, что возникнут проблемы? Там ведь все солидные люди, а? – Голос сержанта звучал невозмутимо.

– Это еще не значит, – ответил Нат, – что кто-то не впадет в панику.

Патти уже нашла те две фамилии и вычеркнула их. Теперь, продолжая держать ручку, она наблюдала за Натом.

– Ну, – невозмутимо продолжал Оливер, – если у кого на плечах тыква вместо головы, то это еще ничего не значит. – И потом добавил: – К чему это вы клоните?

Нат объяснил ему, что он предложил губернатору. Наступила тишина.

Оливер неторопливо ответил, все еще невозмутимо, как будто просто констатируя факт:

– Я так думаю, если человек командует, люди или подчиняются, или поднимают бунт. Если взбунтуются, то нужно подавить бунт в самом начале, иначе все вырвется из рук. При первых же признаках дайте мне знать, и мы задержим переправу, пока они там не договорятся и не наведут порядок. Так мы, возможно, не спасем всех, зато спасем хоть некоторых. Если начнется бардак, то оттуда живым никто не выйдет.

Нат кивнул:

Вы произнесли целую речь, сержант.

– Ну да. Обычно я не так разговорчив.

– Но я целиком с вами согласен.

– Так что мы справимся, – сказал Оливер. – Дайте мне знать, если начнется заваруха.

Нат молча положил рацию на стол.

– Значит, вы договорились, – начала Патти, но замолчала, потом начала снова: – Вы уже знали, что договоритесь, да?

– Только не нервничайте, – сказал Нат и даже сумел улыбнуться. – В самом деле.

– Как вы думаете, что сделал бы Берт?

Патти открыла было рот, но тут же закрыла и слегка кивнула.

– Скорее всего, то же самое. – Она уже готова была сдаться. – Но это не значит, что мне это должно нравиться. – В ней снова вспыхнуло упрямство.

– Нет, – ответил Нат, – не должно.

Он отодвинул стул, снова подошел к дверям и окинул взглядом площадь.

Это было мрачное, подавляющее зрелище. Солнце скрылось на западе за грозовыми тучами. Все на площади стало серо-пепельного цвета, едкий воздух был полон сажи.

Там возилось множество пожарных. Нату пришло в голову, что они кажутся копошащимися муравьями, снятыми замедленной съемкой. По всей площади плотно стояли пожарные машины, все насосы глухо гудели.

Вся площадь превратилась в огромное озеро. По ступеням из вестибюля текли водопады, похожие на перекаты на нерестовых речках.

Из дверей вдруг вывалился пожарный, который споткнулся на ступеньках и упал ничком; упираясь дрожащими руками, он напрасно пытался встать.

Двое санитаров прибежали с носилками, уложили его и унесли.

Нат проводил носилки взглядом до санитарной машины, стоявшей в стороне, где уже сидели три других пожарных, дышавших через кислородные маски.

Полиция стерегла барьеры. Нат различил Барнса, того чернокожего постового, а вон и его коллега, гигант-ирландец, у которого во все лицо свежая перевязка.

Толпа за барьерами стояла спокойно и удивительно тихо, как будто наконец поняв всю чудовищность трагедии. В толпе взметнулись чьи-то руки, показывавшие вверх. Тут же взлетело еще несколько рук. Нат не обернулся, чтобы взглянуть, – он и без того знал, что спасательный пояс снова в пути, что еще один человек в дороге к безопасности.

Он не испытывал радости победы. Это чувство давно ушло. В место этого он упрекал себя, что больше ничего не может сделать. Что он говорил Патти о взглядах, которых придерживаются в его краях на Среднем Западе? Что человек должен стремиться к совершенству, но никогда не достигнет его? Но из-за этого даже частичное поражение не становится приятнее.

Он не был религиозным человеком, но существовали обстоятельства, – он вспомнил те девятнадцать трупов, скорченных в опаленной горной лощине, – которые словно доказывали мощь высших сил и самим характером и глубиной трагедии просто заставляли человека пересмотреть многие идеи и принципы, которые он долго считал очевидными. Слишком долго.

Если некоторые выводы из этого пересмотра всеобщи и неизбежны, то это решение, суть которого можно выразить двумя словами: «Никогда больше! »

Никогда больше никаких «Титаников», попадающих во льды.

Никогда больше никаких «Гинденбургов», полных взрывоопасного водорода.

Никогда больше, пока живы люди искалеченных городов Гамбурга и Дрездена, никакого Нагасаки, никакой Хиросимы.

Никогда никаких пожаров в гигантских зданиях...

Поправка – никаких гигантских зданий. Не разумнее ли это?

Гигантизм ради гигантизма никогда не доводил до добра. Не забывай об этом.

«Не забуду – молча сказал себе Нат. – Богом клянусь, не забуду».

Тут он услышал, что в трейлере звонит телефон, подождал, не возьмет ли кто трубку, и услышал голос Патти:

- Да, он здесь. – И потом, бесцветным голосом: – Нат!

Она подала ему трубку.

– Зиб, – и больше ничего не сказала.

Зиб покинула редакцию в обычное время и на такси направилась домой, где тут же плюхнулась в ароматную ванну.

Млея в пене, чувствуя, как спадает напряжение, она убеждала себя, что все будет в порядке. После разговора с Кэти она почувствовала себя совсем другим человеком, намного лучше поняла самое себя, а разве это не главное в жизни – познать себя?

Она ведь покончила с Полем Саймоном, не так ли? Нат должен был понять это по ее звонку, когда она сообщила ему, что Поль не собирается к Башне. Тем самым она одним махом разорвала последние путы, правда? Эта метафора родилась сама собой. А Нат в глубине души ягненок. Он, конечно, не собирался говорить ей те резкие слова, что у него вырвались. Это исключено. Такого никто не мог задумать всерьез. По крайней мере, не по отношению к ней.