Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– Спасибо, хорошо. А как ты себя чувствуешь? – спросила Утка.

– Черт с этим сейчас, – перебил ее Бекстрём. – Я хочу, чтобы мы забрали барона в шесть часов.

– А не рановато? – возразила Утка. – И почему, хотелось бы мне знать? Зачем такая спешка?

– Ну, пусть понервничает и попотеет пару часиков, прежде чем мы начнем допрашивать его, – солгал Бекстрём. Не мог же он на самом деле рассказать, что делал это, исключительно идя навстречу пожеланию газетчиков, которым требовалось время, чтобы успеть подготовить дополнительный тираж до обеда.

– Я пометила у себя, – сказала Утка и еле слышно вздохнула.

– Я собирался допросить его сам, поэтому можешь составить мне компанию, если есть желание. Нам стоит разыграть старый классический сценарий.

– Какой из них?

– Злой полицейский и еще более злой полицейский, – уточнил Бекстрём.

– Никаких проблем, – сказала Утка. – Что-то еще?

– Пусть он навалит в штаны от страха, когда мы придем забирать его. Для начала надо послать за ним пару по-настоящему суровых констеблей, чтобы они вытащили его из койки. И пусть молчат как рыбы всю дорогу до нас, как бы он ни ныл и ни орал. А как только он окажется в нашем здании, я хочу, чтобы его обыскали и дактилоскопировали. Снимите с него шнурки, ремень и все такое. Фотографии, ДНК, по полной программе. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да, само собой, – ответила Утка и вздохнула. – У комиссара есть какие-то особые пожелания относительно обыска у него дома?

– Просто переверните там все с ног на голову, а детали ты можешь согласовать с Надей.

– Я записала. Мы должны перевернуть весь дом вверх дном. Тебе еще что-нибудь надо?

– Еще одно дело. Пусть первые коллеги, которые встретятся с ним, тщательно запишут все его слова.

– По данному пункту можешь быть абсолютно спокоен. Я собиралась сама провести задержание. Когда ты думаешь появиться, кстати? До или после обеда?

– Приду, когда приду, – ответил Бекстрём.

«Самое время немного вздремнуть перед едой», – подумал он, как только положил трубку.

Проснувшись через пару часов бодрым и полным сил, Бек-стрём прежде всего принял душ. Затем по телефону переговорил со своим репортером и дал ему последние инструкции. Затем принарядился и совершил в меру длительную прогулку до своего любимого ресторана, где поужинал без особых изысков, а финская официантка старательно обслужила его.

Тщательно пережевывая пищу, он размышлял о высоких материях, и конкретно о жизни как таковой и своем месте в ней, где он, рядовой представитель среднего класса, пытался навести порядок с финансированием достойного бытия в ожидании по-настоящему больших денег.

«Курочка по зернышку клюет», – вспомнил любимую поговорку Бекстрём, вздохнул довольно, подняв рюмку, и выпил, пожелав себе всяких благ. А потом заказал коньяк и кофе, попросил принести счет и закончил вечер. Вернувшись домой, он переоделся в домашнее и, прежде чем отправиться в кровать, смешал себе обязательный вечерний грог.

– Все равно чего-то не хватает, – произнес Бекстрём, медленно опустошая свой бокал. – Музыки, – догадался он. – Самое время немного послушать ее на сон грядущий.

Он извлек Пиноккио из тайника. Достал его из ларца, вынул ключ из секретной ниши, а потом завел фигурку, поставил ее на стол перед собой и откинулся на спинку дивана, чтобы слушать.

– Звучит дьявольски. – Бекстрём покачал головой. – Больной гемофилией мальчишка, наверное, был также и глуховат.

Примерно через двадцать секунд, к счастью, все закончилось. Внезапно наступила тишина, и нос перестал расти. Малыш Пиноккио явно закончил лгать на этот раз. Еще через несколько секунд, точно как обещал Гегурра, его нос вернулся в исходное положение. И стал совсем нормальным.

Примерно, как у соседа малыша Эдвина, подумал Бекстрём, убирая Пиноккио в его черный футляр.

Прежде чем заснуть, он долго лежал в кровати и с помощью бумаги и ручки разбирался с провенансом, имевшим решающее значение в данной связи.

Это давалось нелегко, поскольку дело происходило вечером, и ему постоянно приходилось закрывать один глаз, чтобы он мог видеть собственную писанину.

«Провинс», – написал Бекстрём на верхней строчке и на всякий случай дважды подчеркнул, поскольку ему внезапно вспомнился известный режиссер и цена на его тапочки из тюленьей кожи.

«Прежние владельцы», – подумал Бекстрём, пока писал, и на всякий случай выделил подчеркиванием и этот заголовок тоже. Сначала Николай II, потом царевич Алексей и Мария Павловна. И наконец, принц Вильгельм. Он пронумеровал их цифрами от одного до четырех, указал годы, когда они владели игрушкой, взяв их из бумаг, полученных от Гегурры, и добавил комментарии, которые могли пригодиться для человека, особенно не сведущего в истории. «Последний царь России» – после Николая, «больной гемофилией и, скорее всего, умственно отсталый в результате родственного спаривания» – после Алексея, «самая богатая женщина в мире» – после Марии Павловны и «вдобавок командир торпедного катера» – после принца Вильгельма. Пока все было понятно. Оставалось белое пятно примерно в пятьдесят лет между смертью принца летом 1965 года и его собственной успешной экспедицией всего пару дней назад.

«Само собой, маленький принц должен был получить шкатулку, когда Вилле приказал долго жить. Он ведь приходился дядей его отцу», – подумал Бекстрём и, сделав большой глоток своего ночного грога, добавил в список имя наиболее вероятного пятого владельца. «Его величество король Швеции Карл XVI Густав», – написал он и тем самым закончил свои изыскания по исторической части.

Оставалось только то, что касалось его самого. «Нынешний владелец комиссар криминальной полиции Эверт Бекстрём», – написал Бекстрём. Потом он отложил ручку и маленькую черную записную книжку на свой ночной столик, глубоко вздохнул от удовольствия, представив себе гору купюр, и сложил руки на животе за секунду до того, как погрузился в глубокий и лишенный сновидений сон.

Во вторник Анника Карлссон проснулась в половине пятого утра. Солнце стояло уже высоко на небе, термометр показывал пятнадцать градусов, и все предвещало отличный летний денек.

«Барону Хансу Ульрику фон Комеру, по крайней мере, повезло с погодой», – подумала Анника и покачала головой.

Ее утро продолжилось выполнением обычных процедур, которые давно превратились для нее в рутину и позволяли поддерживать душевное равновесие, необходимое, чтобы она могла достойно выполнять свою работу даже в ситуациях, когда та приобретала довольно неприятные формы. Как в день вроде этого, ведь ей сейчас требовалось выполнить все указания шефа Эверта Бекстрёма.