Инна Тронина - Отторжение

Когда самолёт своим шасси коснулся бетонки, высушенной ледяным ветром, я вдруг почувствовал — всё будет хорошо. Собственно, мне и делать-то сегодня ничего не надо. С Ковьяром и его охраной разберутся собровцы, а я буду присутствовать в качестве «смотрящего». Я официально являюсь руководителем данного этапа операции, и действовать без меня вроде бы неприлично.

ТУ-154 мчался по шершавому, пепельного цвета, полю. Я, глядя в иллюминатор, подумал, что нет нормальной зимы ни в Москве, ни в Питере. Снег так и не лёг прочно на землю, всё время таял. Потом мела пороша, но больше суток покров не держался. Сегодня, двадцать восьмого февраля, в Москве моросило. Трудно было понять, весна на дворе или поздняя осень.

В Питере же, напротив, стояла сухая и морозная погода. Ветер нёс над асфальтом песок, как позёмку. Свинцовые тучи клубились и вспухали над лётным полем, обещая настоящий снегопад. Я чувствовал, как ломит переносицу — значит, грядёт перемена погоды. Лишь бы снег не повалил до прибытия борта с Никитой Зосимовичем Ковьяром и его многочисленной свитой.

Охрана «авторитета» наполовину состояла из боевиков «Аум синрикё», на другую половину — из бывших моих коллег, когда-то числившихся в «девятке»*. Пришлось готовиться к прибытию серьёзной публики. Конечно, на борту самолёта они находились без оружия, но питерские товарищи всё равно приняли меры.

Впрочем, я сомневаюсь, что Ковьяр решил лететь без огневого прикрытия. Он вполне мог дать на лапу проверяющим или воспользоваться пластиковыми пистолетами. Кстати, они могут наделать хлопот ничуть не меньше обычных.

Вся документация для задержания Ковьяра и его людей была готова — ни к одному пункту не придерёшься. Задача стояла следующая: незаметно встретить Ковьяра, дождаться, пока он и сопровождающие рассядутся по лимузинам. Машины будут посланы якобы Дарьей Ходза. По дороге в Сестрорецкий Курорт надо взять всех — по возможности, с минимальными потерями. К тому же, сделать это следует быстро и абсолютно тихо.

Основной упор делается на два банковских автомобиля — бронированных, с включёнными маячками. Они совершенно естественно должны двигаться в сопровождении охраны. Надеюсь, что отвлекающий манёвр удастся. Захват лучше производить не вблизи аэропорта, не в густонаселённых районах города, а на выезде из него. Там сейчас меньше всего людей и транспорта.

Конечно, нельзя забывать про овраги. Надо суметь отработать даже в толпе. Только бы не насторожились наши «клиенты», не занервничали, увидев накачанных ребят около банковских автомобилей. Конечно, по шоссе вполне могут везти крупную сумму в валюте — в ту же сторону, куда едут и они. И, если повезёт, в последний день зимы с моих плеч свалится эта гора.

Начальство милостиво разрешило мне после задержания Ковьяра передать дело другому сотруднику, а самому уйти в отпуск. Наконец-то нужно заняться семейными делами. Я всё-таки человек, а не машина. А пока, чтобы не думать о доме, о детях, пытаюсь представить себе эти автомобили.

Конечно, всё предусмотреть нельзя. Мы имеем дело с такой публикой, которая может запросто швырнуть спецгранату, или сделать ещё какую-нибудь гадость. На всякий случай, все машины оснастили автоматической системой пожаротушения, защитили по максимуму. И всё равно на душе тревожно.

Я считаю, что мы подготовились очень хорошо. У всех автомобилей взрывобезопасные топливные баки. Импортные кондиционеры дают возможность бойцам не потеть и не зевать от недостатка кислорода. Кстати, это может сильно ослабить внимание. Дистанционное управление замками дверей и бойницы для ответной стрельбы понадобятся в случае осложнения обстановки.

Более оснащённые «тачки» мы не смогли найти, хотя для Ковьяра мало и бэтээров. Кто знает, о чём сумел узнать Никита Зосимович, кого и в чём он подозревает. Вполне вероятно, что не только мы приготовили для него сюрпризы, но и он — для нас.

Я поднялся с кресла последним в салоне, хоть и сидел ближе всех к выходу. Перед тем, как защёлкнуть замки кейса, проверил, всё ли на месте — карманный переводчик на восемь языков с часами и календарём, кожаный бумажник с множеством отделений, электронная записная книжка. А также карманный цветной телевизор «Касио». Много вещей на сегодня не нужно. В основном, это техника для получения и переработки информации.

А чемодан тащить незачем. Ужином меня накормят в Лахте, там же и на ночлег оставят. Утром первого марта я вылетаю в Москву и сразу еду для доклада к своему начальству. А сейчас я совсем мирный, безоружный. Пистолет остался в сейфе. И стараюсь забыть о нём, особенно ночами, когда боль стискивает сердце в комок, а тоска берёт за горло.

Я хватаюсь за воспоминания о детях, как утопающий — за соломинку. Только они, рождённые Вирой, могут уберечь меня от рокового поступка. Ради них нужно перетерпеть, найти в себе силы жить дальше. Вот сейчас я едва удержался, чтобы не открыть бумажник и не увидеть лицо жены на снимке. Я так люблю её — вместе с очками, с запавшими щеками, со скорбными складками у рта!

Она и в жизни почти не улыбалась, словно предчувствуя беду. Любовь и верность всегда идут рядом с горем и разлукой. Ровно десять лет прожили мы вместе. Я берёг жену, как умел. Ни разу не позволил себе повысить голос. Боялся за неё, понимая, что такое счастье долгим быть не может. Пылинки с Вирки сдувал, но не смог уберечь от страшной болезни.

Здесь я бессилен — это ведь не явный враг с оружием в руках. И даже не тайный — с хулой и клеветой на языке. Безжалостный невидимый убийца — дифтерийная бактерия Леффлера, образующая сильнейший токсин — оставила моих детей без матери, меня — без жены. Пусть я и называл себя бойцом невидимого фронта, сражаться с ней не смог, и проиграл. Я не мог вступиться за тебя, любимая, родная. Сдался сам и, главное, сдал тебя…

Я спустился по трапу, смаргивая слёзы, и сам удивился. Подумал — может, снег пошёл? Нет, тучи несутся на юг. И где-то там, за ними, моя жена Виринея, которой за месяц до кончины исполнилось тридцать четыре года. Я благодарен судьбе за то, что хотя бы Нонка ничего не понимает. А Лука и Фома застыли в горе, как замороженные. Боюсь, что это — психологический шок.

Не знаю, спят ли мои дети. До сих пор не удосужился узнать об этом у матери. Она приехала из Нижнего Новгорода сразу же после того, как я овдовел — одиннадцать дней назад. Все трое детей сидят дома. Они тоже переболели дифтерией в той или иной форме. Их часто водят в поликлинику — педиатры до сих пор боятся осложнений.

Мать пока управляется. Говорит, что соскучилась в Нижнем. По дому работу давно переделала, с соседями переругалась, дача сгорела, а новую сейчас не потянуть. Любимый сын Мишенька в армии, да ещё в Чечне! Вот горе-то — все глаза выплакала. Как там он? ведь зима, холодно, голодно. По телевизору показывают, как они, сердешные, мёрзнут в землянках средь полей. В сёла на постой не входят. Командиры выслуживаются перед чеченцами. А те отстреливают наших несчастных хлопчиков. За каждым углом — засада, под ногами — мины.