Инна Тронина - Ночь с четверга на пятницу

— Понял, бать… Постараюсь тебя утешить.

Демид всё ниже наклонялся над отцовской постелью, потому что голос генерала слабел, и речь становилась нечёткой. Несколько раз заглядывал перепуганный врач, и Демид делал ему знаки, умоляя не мешать; ведь следующего разговора могло уже и не быть. Врач поспешно кивал и скрывался, чтобы через десять минут появиться снова.

— Значит, Артур Тураев? А кто ещё?

— Остальные — пешки, Дёмка. Главное — Тураев, сучара. Наша кровь на его руках. Жаль, что тогда на зоне ему башку не спилили! Знал бы — лично проследил… Так откуда ж знать-то? Живучий он, как гадюка. И взгляд змеиный у него. Сколько ни били, никак добить не смогли. У нас с Кирюхой не вышло тоже. Добрые мы люди, ещё советские… с душой… А ты уже другой, Дёмка. Тебе повезёт — вот увидишь. За отца, за родного дядю мстить — святое дело. Я из-за него месяца до «полтинника» не дотягиваю. Не думал, что так мало мне отмерено. Собирался пожить ещё, поработать, Лёшку-маленького понянчить. Но не судьба…

Генерал начал задыхаться, но всё-таки говорил, стараясь ещё на несколько минут удержать сознание.

— Мамо всё говорила нам с Кирюхой: «Та куды ж вам стильки грошей?» Грозила, что Бог накажет за жадность. Но мы не жадные, нет… При Союзе воевали за идеи и уважаемы были. А сейчас, если ты не пилишь, не тащищь — значит, лузер, лох. А мы не хотели быть такими, Дёмка. Не нами эти правила установлены, но жить по ним нам довелось. А мы привыкли везде первыми быть. Так уж тату нас воспитал, Григорий Никифорович…

Генерал приподнялся, натягивая провода. Сын подхватил его под поясницу, обнял за плечи и получше укрепил изголовье кровати. Врач опять сунул голову в дверь, постучал пальцем по своим наручным часам. Потом провёл по горлу ребром ладони.

— Осторожненько… как по минному полю… иди… Дёмка. Устал я… отдохнуть хочу… Ты или пока, сынок… Может, ещё разок свидимся!..

Но больше им поговорить не довелось. Как чувствовал это Демид, когда знаками умолял доктора не прогонять его от отцовского смертного одра. Той же мартовской ночью, холодной, влажной, но уже по-весеннему ароматной, Демид вышел из длинного чёрного лимузина за воротами Центральной клинической больницы, и вскоре увидел того самого врача.

Это был настоящий «яйцеголовый» — лысый, полный, невысокий, в очках. Увидев его впервые, Демид поверил, что такой спасёт отца. Но ошибся — помочь человеку в этом случае не мог и господь Бог.

— Демид Алексеевич, вы просили позвать, когда…

— Он умер? — почему-то шёпотом спросил сын генерала.

— Нет ещё. Но, к сожалению, конец близок. Вы — мужчина. Сможете выдержать это без истерик, надеюсь…

Доктор неожиданно взял его за руку, и Демид не вырвался, не возмутился.

— Пойдёмте скорее, и вы увидите, как это происходит. Заранее прошу прощения, если чем-то оскорбляю ваши сыновние чувства, но для науки это важно. Только не подумайте, что я провожу какие-то опыты! Нет, это просто наблюдение с помощью современной аппаратуры…

Они поднялись на лифте, прошли по ночным больничным коридорам. Там горели синеватые лампы, не яркие, как днём. И через несколько минут Демид уже сидел перед компьютером, находящимся в смежной с отцовской палате.

Он смотрел на дисплей, нервно вращая на безымянном пальце правой руки «тройное» обручальное кольцо от Картье — из белого, розового и жёлтого золота. Доктор стоял за его спиной, объясняя смысл появившейся на экране картины.

— Вот это его фигура… Первое изображение. Снимок сделан вчера вечером. Синим цветом выделена живая область, а более тёплыми оттенками, вплоть до красного — умершая часть. Видите, пока вся фигура почти сплошь синяя. Далее её цвет будет меняться, постепенно переходя в красный…

— Даниил Захарович!

Демид ощутил запредельный ужас, но старался не показать этого.

— А долго мне придётся здесь быть? Может, лучше пойти туда, к нему? Посидеть рядом, за руку взять… Ну, воды подать, что ли. Как обычно это бывает… Наверное, ваши исследования очень интересные, но я всё равно ничего не пойму…

— Милый мой, ваш батюшка давно уже без сознания! С тех пор, как вы уехали днём. И пить он не хочет, как не хотят все умирающие. Пресловутый стакан воды им совершенно не нужен. Он не увидит вас, не услышит. Так зачем терять время? Лучше понаблюдайте, как от тела будет отделяться незримая субстанция, которую ещё с древности называют душой. И тогда вам будет не так больно ощущать потерю — ведь ваш отец не прекращает своё существование. Он просто переходит в другую фазу бытия, и всё. Я ещё никому не демонстрировал такие кадры. Я имею в виду запись ухода других людей — их близким родственникам. Но вчера днём, когда я наблюдал за вашим с папой разговором, понял, что должен приоткрыть завесу тайны. Почему-то её тупо прячут от людей вместо того, чтобы сделать их достоянием…

И до утра, как заворожённый, смотрел Демид Василенко на мерцающий дисплей, где синяя фигура постепенно меняла свой цвет. За стеной бегали врачи и медсёстры, зычно распоряжался только что шептавший над его ухом Даниил Захарович. Там что-то звенело, плескалось, шуршало, пищало. Там горел яркий свет, а здесь, в полумраке, лишь выделялся дисплей.

И Демид наблюдал, как сначала зеленеет, потом желтеет, и постепенно, через оранжевый, краснеет область живота. Потом то же самое произошло с головой. Через некоторое время синие отсветы остались лишь в области паха и сердца. И только когда зеленоватое свечение ушло из паха, и фигура окончательно покраснела, Демид встал с вертящегося кресла, перекрестился и заплакал. Он даже не пытался вытирать слёзы, и всхлипывал, как ребёнок. Часы показывали без десяти пять утра вторника двадцатого марта.

— Батя, ты слышишь меня? Ты должен меня слышать! Я отомщу, я обязательно доберусь до него… Но дай мне время, не проклинай сразу, батя! Мне надо подготовиться. Я всё объясню шефу. Маму успокоить нужно… Я ей обязательно передам, что видел здесь. Пусть знает, что смерти нет, и не боится будущего. И бабушке Лизе тоже скажу…

Даниил Захарович вошёл неслышно, но Демид всё равно почувствовал, что он не один. Обернулся, вытер носовым платком лицо и молча пожал доктору руку. Тот всё понял и ласково, как сына, погладил Демида по голове. Потом взял за рукав и повёл в соседнюю палату.

Там, на той же кровати, что и вчера, но с опущенным изголовьем, прямо, вытянув руки по швам, лежал генерал Алексей Василенко — как будто стоял в строю. Все приборы уже отключили. Лицо покойного не было серо-свинцовым — цветом оно скорее напоминало гипс. С губ исчезла ужасная бурая кайма. Генерал лежал весь в белом, тихий и строгий. Челюсти его были даже без повязки плотно сжаты. Но один глаз вдруг начал медленно открываться, и Демид в смятении остановился.