Андрей Молчанов - Форпост

С высоко поднятой головой и с сердцем, готовым взорваться от страха, он начал свой путь сквозь уголовные джунгли. Что за испытания ожидают его, когда придется войти в пропахший самыми мрачными ужасами «блатной» барак? А вдруг Коряге понадобится куда-то отлучиться, и он останется один на один с кодлой злобных, как хорьки, блатных? Эта мысль вызвала у него дурноту.

Однако все обошлось куда лучше, чем ему казалось. Коряга встретил его у входа, хлопнул по плечу, произнес бодро:

– Я вижу тебя реже, чем собственную задницу. И это плохо. Друзья должны держаться друг друга. И их надо иметь даже в аду. Вернее, там-то они больше всего и нужны. Так вот: я тут похлопотал насчет тебя, братва согласилась принять тебя дневальным на хату. Это не лучшая должность и карьера, но ты хотя бы будешь у меня под присмотром.

От такой новости у Федора отлегло на душе. Теперь он находился под покровительством «блатной» верхушки, числясь в ее прислуге, и становился неприкасаемым для мелкой, а потому особо злобной уголовной шушеры.

Свои новые обязанности порученца, уборщика и вестового он выполнял добросовестно и по-прежнему безропотно, в сторону чужих разговоров уха не вел, советовался исключительно с Корягой, чем заслужил к себе со стороны «черной» масти отношение ровное и снисходительное.

Началась жизнь с оттенком невероятной и этим пугающей безмятежности. Кошмары зоны съежились, отдалились, скрывшись до поры по ее темным потаенным углам. Теперь все решали выдержка, взвешенность поведения и слов, просчеты оплошностей. Опасность таилась в одном: в коварствах внезапно возникающих обстоятельств, от Федора независящих и схожих с капризами полета слепой пули…

В один из будних дней, когда бригады разъехались по рабочим объектам, в «блатном» бараке осталось трое: он, Коряга и вор Жоржик – тощий субъект, с головы до ног расписанный синей чернильной вязью татуировок. Жоржик отсиживал пятый срок, хотя был «коронован» недавно. Его чванливости и позерству было не видно конца и края. В общении с зеками он постоянно ухмылялся и выпендривался, как кинозвезда перед телекамерой.

Коряга и Жоржик «косили» под занемогших: сегодня в зону, по договоренности с часовым на вышке, ожидался переброс через забор спирта и анаши. Дефицитная «дурь», помогавшая скоротать тягости срока, являла немалую ценность для братии. Федору вменялись обязанности связного между бараком и вышкой, откуда ожидался сигнал о «посылке», Коряга должен был упрятать наркотические ценности в надежный схрон, а Жоржик, согласно статусу, осуществлял общее руководство мероприятием.

Когда часовой, распялив ладонь, указал четырьмя пальцами время акции, троица скучковалась на углу барака в бездеятельном выжидании, вяло обсуждая детали предстоящих действий. Впустую предстояло провести еще три часа.

В этот момент и сработало подлейшее правило возникновения нежданных обстоятельств: распахнулась дверь контрольно-пропускного пункта, и в зону вальяжно, излучая лоснящимися мордами презрение и самодовольство, ступили двое ответственных лиц: местный «кум» – то бишь оперуполномоченный в звании майора, и неизвестный полковник – видимо, представитель верхних иерархических кругов тюремной власти, прибывший сюда с инспекцией.

Коряга и Федор инстинктивно дернулись в сторону, но, углядев высокомерное спокойствие Жоржика, посчитавшего дрогнуть при виде ментов ниже своего достоинства, последовали примеру старшего, оставшись на месте.

Тем временем взор полковника, углядевшего праздно притулившихся к стене барака зеков, озарился теплом и вниманием, как у грибника перед беспечно вылезшими из травы боровиками.

– А вы сказали ротному, что некому в казарму фанеру грузить… – нараспев поведал он майору. – Ну-ка, – поманил он пальцем криминальное трио, – сюда, голубчики, поживее…

Жоржик, передернувшись от отвращения, подчинился команде. Коряга и Федор последовали за ним.

– Все трое – на выход к хозблоку, – распорядился полковник. – Потрудитесь на благо внутренних войск.

– Больные мы, – прохрипел Жоржик.

– Труд оздоравливает, – буркнул «кум».

Препираться с начальством в данной ситуации означало поставить на кон предстоящую операцию с контрабандой, а потому вор угрюмо, но согласно кивнул.

Прошли решетчатые двери пропускного пункта, где их ожидал заспанный, снятый из отдыхающей смены солдатик – долговязый, в роговых очках и в огромных сапогах не по размеру, волочащихся за ним, как арестантские гири.

– Сколько там этой гребаной фанеры? – проворчал Коряга.

– Управимся, – злобно обронил Жоржик.

Собственно, управляться с погрузкой массивных листов он предоставил сотоварищам, присев на верстак внутри складского помещения и принявшись чистить ногти обнаруженной под рукой щепочкой.

Когда десятый лист запыленной фанеры канул в кузов грузовичка, приписанного к автохозяйству конвойной роты, упревший от трудов Коряга укорил бездеятельного вора в отсутствии солидарности:

– Подсоби хотя бы в кузов эту бодягу затаскивать… Не обернемся такими темпами…

Жоржик, даже не удосужась взглянуть в его сторону, процедил:

– За фраера меня не держи… Паши, негр. А не обернешься – за подогрев, братве недоставленный, сам знаешь, как спросится…

– Ну, ты и сука… – сплюнул ему под ноги Коряга.

Вор соскочил с верстака. Лицо его подергивалось в нервном тике, глаза горели яростью. В распахнутой на груди спецовке синела картинная галерея с церковными куполами, русалками, кинжалами и черепами, застившими всю его доступную наблюдению впалую грудь.

– Ты кого, падла, назвал сукой? – на выдохе произнес он. – Ты понял, как тебе придется ответить за базар, дерьма кусок? Меня, законника…

– Прекратить собачиться! – визгливо вскрикнул конвойный, вздергивая автомат стволом к потолку, посылая патрон в патронник и машинально отступая назад.

Федор зачарованно смотрел, как неловко попятились тяжелые сапоги, упершись голенищами в какой-то ящик, спина солдата по инерции качнулась назад и, взмахнув руками, он плашмя завалился на пол, выдохнув к потолку обреченную матерщину.

Далее ему запомнилась быстрая и сметливая искра, мелькнувшая в глазах Коряги, тут же подскочившего к лежавшему на полу конвойному, шмяки вязких ударов кулаком в лицо оплошавшего стража, а затем Коряга, держа в руке автомат, обернулся к остолбеневшему Жоржику, коротко вопросив его:

– Ну, идешь на выход?

– Ты чего… – забормотал тот, вмиг утратив всякое высокомерие и гонор. – Мне всего полгода… И как без сходки…

– Ну, тогда пока! обеспечу тебе алиби, – понятливо кивнул Коряга.

Автомат совершил короткое сальто, и тыльное овальное железо его приклада жестко впаялось Жоржику в лоб. Глаза вора превратились в изумленные блюдца, колени подломились и, не издав ни звука, тот мягко, как мешок с ватой, пал головой к сапогам солдата, воздетых к верху тупыми, как у валенок, мысами.