Татьяна Степанова - Флердоранж — аромат траура

— Выходит так. С тех самых пор они и познакомились, — ответил Трубников, и голос его прозвучал как-то особенно загадочно, что снова заставило Катю насторожиться.

— Ну, вот смотрите достопримечательности наши, — указал Трубников в окно. — Поля эти мы с вами в тот раз проезжали. Там видите справа это Лигушин лес.

— Лягушки там водятся?

— Нет, эти поганки у нас больше по весне в бучилах-оврагах в пении упражняются. А в лесу малина да черника, грибы пошли сейчас после дождей. Брусникина, к которой едем, грибы собирать мастерица, солить, жарить, мариновать. Лисичками вас угостит в сметане, если понравитесь ей, да… А в лесу лет пять назад медведя видели в малиннике. Я даже в дозор ходил, в засаду садился с табельным оружием. Да не подкараулил медведя-то. Видно, соврали бабы наши…

— Ой, смотрите, стадо! — воскликнула Катя, притормаживая.

Дорога, по которой они медленно ехали, вилась среди холмов. Вдали темнела полоса леса. На его опушке паслось большое стадо коров. Животные были темно-шоколадной масти, крупные, упитанные.

— Канадская порода, — сказал Трубников. — По привесу рекордсмены прямо.

— Чьи это коровы? — спросила Катя тоном кота в сапогах, ожидая услышать в ответ традиционное: маркиза Карабаса.

— Бычки в основном, молодняк, — Трубников вздохнул. — Павловского да Туманова, они компаньоны по фермерству-то. Второй уж год компаньоны. Мясо у них оптом рестораны московские закупают. Очень даже выгодно. А называется как-то хитро…

— Эксклюзив? — невпопад подсказала Катя.

— Да нет. Мраморное вроде… Мясо мраморное. Прожилка там идет в мясе-то, жировая прослойка. Потому как корма даются особые, по канадской технологии.

— Поехали отсюда скорее, раз там в стаде одни быки, — испугалась Катя. — У нас ведь машина красная.

— Не бойтесь, не тронут, они животные смирные. Кормленые. Да к тому же половина-то волы — достоинство их мужское им ветеринар оттяпал, — хмыкнул Трубников.

Проехали ещё немного, и лес и стадо остались позади. Показался знакомый берег Славянки.

— К Татарскому подъезжаем, — сообщил Трубников. — Чтоб вы знали: поле, где Хвощева-то убили, во-он оно, видите? Полтора километра всего отсюда. А там вон, за рекой, — тоже поля. Только область там уже Московская кончается и начинается Тульская.

— Граница, что ли, близко? усмехнулась Катя.

— Да. Это я так, к слову, чтоб вы знали.

Катя на этот туманный намек в этот раз не обратила внимания. А позже вспомнила и пожалела, что сразу же не растормошила участкового, не расспросила его об этом подробно.

— А чьи это дачи вон там? — Она показала Трубникову на дома за высокими заборами, стоявшими на берегу реки. Один дом был из красного кирпича, другой деревянный с причудливой башенкой-террасой на крыше. Обширные участки домов примыкали друг к другу вплотную.

— Прежде, когда тут еще колхозы кругом были, располагался на этом самом месте филиал опытной семенной станции. А сейчас всю территорию под индивидуальное строительство отдали. Кирпичную дачу себе художник Бранкович построил. Вы его самого в прошлый раз видели. А на соседнем участке Павловский живет — он само здание опытной станции перестроил, надстроил по своему вкусу, и отличный, знаете ли, дом получился. Здесь инфраструктура-то хорошая — и газ, и вода, и свет подведены, оттого тут и строятся люди. Вон там, видите, тоже домик вдалеке. Там актриса .Островская проживает. Не такие, конечно, хоромы с наворотом, как у Бранковича, — все скромнее гораздо. И удобств особых нет, но жить можно. А вон там, еще подальше, — домик голубой в саду яблоневом — это учительницы Брусникиной. Муж ее покойный как раз этой самой селекционной станцией и заведовал. Потому и участок им здесь в середине шестидесятых выделили, и дом построили. Муж-то ее агроном был известный на всю страну, ученый-селекционер. Я его хорошо помню, старика, — ни Толстого был похож Льва Николаевича. Вера Тихоновна, к которой мы едем, — его вторая жена была. Из городских. Полюбила его и жить сюда из Тулы переехала. Учительницей в местной школе стала — историю преподавала и литературу. Что скрывать — я сам у нее когда-то учился. Сейчас она на пенсии уже, но в школе все равно преподает. Потому как учителей стало не хватать. Да и учеников тоже. В мое время тут у нас по три класса было — А, Б и В, а сейчас еле-еле на один А ребятишек из окрестных поселков набирают, да и то только до пятого класса. Народ весь поразъехался… И уезжать продолжают. Тут-то у нас хоть работа есть в агрофирме для тех, кто здесь живет. А в других районах, как послушаешь, все в город рвутся. Особенно молодежь.

Из всего, что Трубников рассказывал о Брусникиной, Катя для себя пока уяснила только одно: пожилая учительница — типичный представитель редкого в прошлом, а ныне почти уже совершенно исчезнувшего сословия настоящей сельской интеллигенции. А значит, человек здравомыслящий и умный, к словам которого стоит прислушаться.

Дом Брусникиной по самую потемневшую от дождей шиферную Крышу утопал в густом и тенистом яблоневом саду. Яблони были старые, рослые и, как пели прежде в песнях, — кудрявые. У калитки росла яблоня-грушовка. Ветки ее клонились к земле, перевешивались через забор на улицу, соблазняя прохожих россыпью мелких зеленых плодов. Забор был ветхий, местами покосившийся. К дощатой калитке снаружи была прибита подкова на счастье.

— Вера Тихоновна, принимайте гостей! — зычно выкрикнул Трубников, вылезая из машины и с наслаждением разминая затекшие ноги. — Вот тут и поселитесь, Екатерина Сергеевна, — объявил он Кате. — Дом просторный, сад, одно только неудобство… Въездных ворот, как видите, нет. Машину вам тут придется ставить — снаружи.

— Не беда, — бодро сказала Катя, а сама тут же вспомнила рогатовского Филина и его гоп-компанию.

Трубников толкнул калитку, но она оказалась заперта.

— Вера Тихоновна, это мы! — оповестил он сад и дом. Ответом было молчание.

— Странно, у нее ж собака, а сейчас чего-то не слышно ее. — Трубников сильно постучал в калитку.

Катя разглядывала дом, где предстояло ей жить ближайшие дни. Это был обычный сельский дом, каких тысячи в Подмосковье, — приземистый, вросший фундаментом в землю, бревенчатый, обшитый вагонкой, выкрашенной в небесно-голубой цвет. Дом окружали две терраски. Одна побольше, попросторнее — хозяйская, зимняя, с двойными рамами. Другая маленькая, летняя, для дачников. Второй этаж был похож на скворечник — крохотная мансарда с окном, смотрящим на реку. В общем, вид у домика был довольно симпатичный — чистенький, уютный, без затей. И уж совсем не походил он на мрачную избу на курьих ногах, которую все последние дни рисовало в качестве конспиративной квартиры изощренное Катино воображение.