Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Однажды, когда они рубили лес в стороне от дороги, Хасан оказался к Тагиру ближе, чем обычно. Показал глазами на срубленную ветвь и взялся за один ее конец. Они потащили ее в штабеля, и, когда укладывали, Хасан, незаметно нагнувшись к нему, тихо сказал по-адыгейски:

— Надо бежать, Тагир. Иначе здесь мы погибнем.

Бежать? Разве Тагир сам не думал об этом? Но как? Ведь даже сейчас, когда они вдвоем перетащили эту тяжелую ветвь, у него мелко дрожали ноги. Нет, в таком состоянии он может стать для других только обузой. Из-за него могут погибнуть и все остальные.

Тагир покачал головой.

— Нет, Хасан, у меня нет сил. Уходите сами… Если удастся уйти, передай привет жене, маленькому Алкесу. На большее я сейчас не годен. Да, — добавил он, поправляя ветвь, — и еще скажи Мерем, если увидишь ее, что Джамбот погиб. Как герой. Я сам это видел.

Хасан больше ничего ему не сказал. И больше не подходил к нему. Поверил ли он Тагиру, что у того действительно не было сил для побега, или решил, что тот струсил? Этого Тагир так и не узнал.

Через неделю всех обитателей бараков подняли на рассвете. Пошатываясь от усталости, от тяжелого, не ушедшего еще сна, они стояли на плацу, прижавшись друг к другу. Рядом с комендантом лагеря Тагир увидел незнакомого человека. У него было бледное невыразительное лицо и тонкие губы. Между ним и комендантом, прижавшись к черным раструбам галифе, стоял коричневый, исполинского размера дог.

Комендант поднял руку, после того как капо и начальники блоков установили тишину, поглаживая другой рукой крутую холку дога, что-то сказал незнакомому Тагиру человеку, тот кивнул головой и на совершенно правильном русском языке прокричал:

— Свиньи!.. Вы самые настоящие свиньи! Все. Германское командование проявило к вам величайшее снисхождение, оно сохранило вам жизнь, дало работу. Оно вас кормит. Вы отвечаете на это черной неблагодарностью. Сегодня ночью несколько человек пыталось бежать из лагеря в горы к бандитам, которые называют себя партизанами. Но обмануть нас никому не удастся. Запомните это все. И тот, кто попытается это сделать, ждет участь тех, кто сейчас понесет здесь перед вами заслуженную кару!

Комендант снова поднял руку в черной перчатке, и в конце шеренги заключенных показалась группа людей, окруженная автоматчиками. Первым шел Хасан. Остальные были те, кого в последнее время Тагир видел вместе с ним. Не хватало только одного русского, не разговорчивого и мрачного. Но Тагир сейчас же увидел его. Два дюжих капо за ноги тащили его тяжелое тело по земле. Голова с закрытыми глазами качалась из стороны в сторону, подпрыгивая на кочках.

Всех шестерых поставили перед строем. Седьмого бросили около их ног. Тагиру в этот момент показалось, что он был еще жив. Один глаз открылся и смотрел прямо на безмолвную шеренгу пленных. От этого взгляда Тагиру, да, наверное, не только ему одному, стало не по себе. Он словно спрашивал у всех: почему вы молчите, почему допускаете все это?..

— Смотрите же, — снова прокричал в этот момент стоявший рядом с комендантом. — Такая участь ждет всех!..

Наступила тишина. Все опустили головы.

Комендант посмотрел на безмолвные ряды и что-то вполголоса сказал одному из начальников блоков. Тот отдал короткую команду с угодливым видом окружавшим его капо, и те немедленно бросились к шеренгам.

— Поднять головы! — заорали они. — Поднять головы, свиньи!.. Смотреть туда, прямо на них. Кто отвернется, станет рядом с ними!

Раздались глухие удары палок.

Люди молча и нехотя поднимали головы. И в этот момент один из приговоренных, совсем еще молодой паренек, пошатнулся и тяжело осел на землю. К нему бросились охранники. Схватив за шиворот, они пытались поставить его на ноги. Но они бессильно подгибались. После некоторых попыток они поняли, что тот мертв. У парня не выдержало сердце.

— Свиньи, — снова прокричал тот же самый немец, — трусливые свиньи! На расплату у вас не хватает мужества. Ну, как остальные, может быть, они тоже предпочитают умереть от страха? А?

Все молчали. Тагир видел лицо Хасана. Оно было печальным и суровым. И вдруг их глаза встретились. Тагиру в это мгновение показалось, что Хасан улыбнулся. Ободряюще улыбнулся, словно не Хасан, а он, Тагир, находился сейчас в одном шаге от смерти.

Комендант поднял затянутую в перчатку руку, а тот, кто переводил его слова, снова крикнул:

— Смотреть, всем смотреть, кто отвернется, сейчас же займет их место!

Хасан снова смотрел на Тагира, только на него, он что-то хотел сказать, слова уже были на его устах, это Тагир видел настолько ясно, что даже напряг слух. И в эту минуту раздался голос коменданта. И сейчас же его покрыл треск автоматных очередей. Хасан рванулся вперед, и в этот момент Тагир ясно услышал его голос:

— Тагир, передай, передай…

Он захлебнулся и медленно повалился на землю.

Тагир даже не заметил, как ткнулся в спину стоящего впереди пленного. Кто-то схватил его за руку, больно рванул, поставил в ряд на место. Находись в этот момент Тагир ближе к коменданту и его приспешнику, он, пожалуй, бросился бы на них, не раздумывая о последствиях. Но теперь он опомнился и снова замер в общем ряду. Хорошо, что никто из охранников не заметил его порыва. Пользы бы Тагир не принес никому, но одним трупом рядом с теми, что сейчас лежали, пришитые пулями, стало бы больше.

И он стоял, пошатываясь от ненависти, от бессильной ненависти, чуть ли не до боли впиваясь сжатыми пальцами в ладони рук.

И вдруг Тагир заметил, как Хасан пошевельнулся. Кажется, он хотел подняться. Первым после него это заметил переводчик. Он вынул пистолет и нагнулся, почти доставая концом ствола голову Хасана. Раздался выстрел. В этот момент вся ненависть Тагира обратилась не на коменданта, не на подобострастно согнувшихся около него капо, не на только что разрядивших в Хасана и его товарищей охранников автоматную очередь. Больше всего и непримиримее он ненавидел сейчас этого человека с бесцветным лицом и тонкими губами, спокойно и деловито рассматривавшего пробитую его пулей голову Хасана. Ему показалось, что он рванулся вперед, что он сейчас вопьется руками в жилистое горло стрелявшего. Но все это ему только казалось, потому что даже ненависть уже не могла придать сил его измученному трудом телу. И он стоял, как и все рядом с ним, покачиваясь на ослабевших ногах.

Два дня все шестеро лежали у края дорожки в нескольких метрах от колючей проволоки, отделявших пленных от воли. И два раза в день на работу и после работы всех их проводили мимо казненных. И тех, кто пытался опустить голову, снова били палками. Но Тагир сам теперь не опускал ее, он смотрел на запекшуюся кровь на голове Хасана, теперь он был спокоен, только левая контуженная сторона лица наливалась острой болью.