Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

– Чавес – не представитель нашего народа. Чавес – представитель Фиделя Кастро! – кричал в мегафон какой-то мужчина, стоя перед посольством.

На него были направлены камеры съемочной группы Моники Паркер, которая разослала репортеров по всему городу: не только сюда, к посольству Кубы, но и ко дворцу Мирафлорес и к адвокатской конторе Эстевеса.

– Венесуэла никогда не будет коммунистической! – кричал другой оратор.

– Нет – кубанизации образования! – скандировала женщина.

– Они хотят заставить нашу молодежь жить по кубинским правилам – чтобы дети доносили на своих родителей, если те что-то говорят против правительства! – возмущался следующий.

Лучшие агенты ЦРУ внимательно наблюдали за происходящим. Из Вашингтона Эва получила долгожданные и весьма четкие указания:

Как можно скорее попытайтесь проникнуть в кубинское посольство, прежде чем его сотрудники уничтожат то, что представляет для нас интерес. Раздобудьте шифры, захватите компьютеры и любую информацию, которая окажется доступной.

Через два дня после начала “жарких событий” поздней ночью Фидель Кастро сам связался по телефону с рядом глав латиноамериканских государств. Он просил их вмешаться, признать, что в Венесуэле совершен государственный переворот, и потребовать защиты кубинского посольства и в первую очередь дипломатов, которые там находятся.

Кастро с облегчением услышал, что переворот воспринимался как незаконный и мятежники вряд ли могли рассчитывать на международную поддержку. Вскоре к нему стали поступать новые сведения: среди военных и некоторых руководителей путча царит растерянность, кое-кто из них тоже начал искать, куда бы скрыться. Иными словами, роли постепенно менялись. Семидесяти двух часов хватило, чтобы преследователи превратились в преследуемых. Победители – в беженцев.

Жаркий карибский ветерок гуляет по небольшой комнате с белеными стенами и обдувает фигуру человека, который лежит на кровати в позе зародыша и беззвучно плачет. Враги арестовали его и привезли на Ла-Орчилу, далекий остров, где стоит всего один небольшой гарнизон военно-морских сил. Уго понимает, что это конец его политической карьеры, конец всех мечтаний и, возможно, конец жизни.

“Я снова оказался в тюрьме, – говорит он себе, – десять лет спустя и по той же причине – потому что хранил несокрушимую верность моему народу”.

Он растерян, сломлен. Как такое могло случиться? Как он мог проглядеть, что военная верхушка готова его предать? “Трусы! Изменники!” – шепчет Уго. Однако он, хоть и раздавлен депрессией, все еще остается президентом страны. Чавес видит перед глазами воображаемые картины: ему является его отец Боливар и с мрачным видом пытается подбодрить: “Если моя смерть поможет укрепить единство… я без ропота сойду в могилу” [25] Последние слова С. Боливара, обращенные им перед смертью к Колумбии (1830). . Еще один герой Чавеса – Фидель Кастро – тоже возникает перед его мысленным взором. Фидель требует: “Не сдавайся, Уго, не сдавайся! Ты должен завершить дело Боливара!”

Через окно комнатки, временно превращенной в тюремную камеру, Уго видит кусочки неба. Над темным Карибским морем звезды кажутся ярче. Чавес на миг останавливает взгляд на далекой звездочке и просит, чтобы оттуда к нему пришло озарение. Потом он впадает в медитативный транс. И словно перестает чувствовать свое тело. Может, оно парит в воздухе? Однако этот вопрос сразу же порождает ответ, который впивается в мозг, разрушая обретенное вроде бы спокойствие. Уго снова слышит когда-то сказанные ему Праном слова: “Никто и ничто не может лишить тебя свободы, кроме твоей собственной головы”. Эта мысль заставляет его встряхнуться, сбросить сонную одурь; неожиданно он чувствует в душе оптимизм и решимость, испаряется и пропитавший все вокруг запах поражения.

Странная немота, сковывавшая Уго в последние часы и столь не свойственная его характеру, вдруг уступает место маниакальной и неудержимой говорливости. Он начинает без остановки и самым дружеским тоном беседовать с двумя часовыми, поставленными у его двери снаружи, хотя они и получили строгий приказ не обмениваться с узником ни словом.

– Вы ведь не враги мне. Вы простые солдаты, выполняющие приказы. А все мы – дети Боливара, и его пример указывает нам общую для нас для всех лучезарную дорогу свободы… А то, что происходит сейчас, это неизбежная часть жизни любого революционера, – внушает им Чавес.

Часовые смотрят на него в растерянности. Они не знают, что тут можно ответить, а президент Республики продолжает и продолжает говорить. Он снова вспоминает Освободителя, который никогда не признавал себя побежденным, потом переходит к Мао и его Великому походу, потом – к Ганди: – Вы только послушайте, ребята! Знаете, кто такой Ганди? Нет? А Че Гевара? Тоже не знаете? Сейчас я вам расскажу…

И постепенно, пользуясь своей харизмой, присущими ему энергией и красноречием, Чавес завоевывает симпатию молодых охранников, по-прежнему скованных страхом нарушить приказ.

– А вы подали в отставку, президент? – наконец робко спросил один из них.

– Нет, товарищ, не подавал и не подам. Хотя почти наверняка меня скоро куда-нибудь увезут и расстреляют.

– Для меня вы остаетесь моим президентом, – совсем тихо произнес второй, а первый еще тише подтвердил:

– И для меня тоже.

Чавес признается им, что решил во что бы то ни стало опровергнуть официальную ложь, будто он отрекся от своего поста и поэтому якобы возник конституционный вакуум, который путчисты вынуждены были заполнить.

– Послушайте, нас вот-вот должны сменить, и я не смогу оставаться тут ни минутой больше, – зашептал ему один из солдат. – Вот бумага и карандаш. Если хотите, можете написать записку своим родственникам или всему народу, а потом киньте бумажку в мусор, а я ее оттуда выну. И клянусь вам Господом Богом, Боливаром, нашей Родиной и моей святой матушкой, что я доставлю записку туда, куда вы скажете.

Тронутый до глубины души Уго внимательно смотрит на часового. Он чувствует, что у него самого дрожат губы и сердце бьется как бешеное. Президент быстро пишет записку, от которой будет зависеть его судьба. Как и судьба миллионов его соотечественников:

Я, Уго Чавес Фриас, венесуэлец, президент Боливарианской Республики Венесуэла, заявляю, что не отрекался от власти, данной мне народом…

Он поставил подпись и бросил бумажку в мусорную корзину, потом опять поискал в окне звезду, давшую ему силы выбраться из эмоциональной пропасти. Но той звезды на небе уже не было. Она растаяла в рассветных лучах.