Меган Хорхенсен - Измена

Сейчас девять утра. Я снова стучу по клавишам, набирая слова и фразы.

Мари потягивается. Обычно встаёт она не раньше полудня, а ложится часа в три ночи. Поэтому мы не встречаемся по утрам, когда я убегаю на работу, ведь засыпаю я, как правило, пока Мари копошится на кухне, читает умные книги или медитирует.

Сегодня она проснулась рано. Я не успел перенести на бумагу и половину магнитофонных записей. Ничего страшного, если закончить не успею, – основа заложена, суть ясна, а остальное доделаю спокойно где-нибудь в пригородах Пекина или Нанкина.

Сейчас нам предстоит купить билет до Таиланда, куда Мари немедленно отправится. Я отвлеку внимание и только после того, как Мари позвонит из Бангкока, сообщив о благополучном прибытии и не менее благополучной передаче документов, тоже отправлюсь в аэропорт.

К операции готовимся спокойно, без нервов. Удивительно, насколько спокойна моя супруга.

Конечно, мы не юные любовники, увлечённые внезапной страстью. Нас соединяют спокойные глубокие чувства. Мы понимаем друг друга, умеем сглаживать мелкие недочёты, с наслаждением пьём взаимную нежность, которая присуща только давно сложившимся парам, получившим благословение вечности. Нам нечего прощать друг другу. Или, возможно, мы слишком много должны простить, чтобы не чувствовать горечи. Поэтому и считаем, что прощать друг другу нечего. Поэтому воодушевляем друг друга спокойствием и умиротворённостью.

Но надо признать, что спокойствие Мари для меня неожиданно, так как такой выдержки от неё ожидать было сложно.

– Зачем Виктор затеял эту передрягу? Подготовил досье, предал своих на исходе собственного существования?

– Не знаю. Я тоже считаю, что его объяснения не полны. Возможно, Виктору была невыносима мысль о том, что после кончины о нём тут же забудут. Хотел прокричать, что был недооценен, что был способен на гораздо большее… Постарайся почувствовать, что должен был ощущать человек с его складом характера – с латиноамериканским нарциссизмом, с любовью к побрякушкам и пышным кружевам. Общаясь с Кеннеди, будучи посвящённым в самую оберегаемую тайну планеты, не иметь возможности похвастаться, выступить открыто, заявить о себе? Это иногда выше человеческих сил, особенно когда речь идёт о латиноамериканце. И когда все точки расставлены, спешить больше некуда, конец очевиден, он решается на последний шаг, призванный увековечить его деяния. Некий посмертный латиноамериканский эксгибиционизм.

– Но ты-то не латиноамериканец.

– Нет, я не латиноамериканец. Давай не будем возвращаться к вопросу о причинах, толкнувших меня на поддержку Виктора. Ты ведь не передумала?

– Поддержать тебя? Нет, не передумала. Хотя сомнения остаются.

– Сомнения присущи только людям. Давай радоваться тому, что мы люди.

Почему Виктор поступил так, а не иначе? Почему поступаю так я? Почему Мари спокойно и деловито меня поддерживает? Мы никогда не поймём до конца побудительных причин наших действий. Равным образом мы никогда не сможем понять до конца причин, двигавших теми, кто затеял эту долгую игру с первых её минут, с первых секунд рождения легенды, с того момента, когда они изменили ход истории.

Впрочем, я становлюсь похожим на Виктора и начинаю говорить красиво.

Пора. Надо идти в ближайшее турагентство, купить билет на первый самолёт до Бангкока и сесть в такси, из которого я выскочу на полпути к аэропорту, у гостиницы «Пента».

Как только я выйду, такси сразу же отправится дальше. Как бы ни были быстры преследователи, останавливаться вплотную они не станут – они себя не афишируют. Когда спустя пару минут войдут в вестибюль, то увидят меня, лениво осматривающего витрины бутиков и поглядывающего внутрь, где, несомненно, моя дорогая жёнушка примеряет очередную неотразимую обновку. А когда до них дойдёт, что я тут один, Мари уже пройдёт на посадку.

С пухлым чемоданчиком в руках, в котором наряду с небрежно брошенными рюшечками и кружевными распашонками лежат самые важные документы прошлого, да и нынешнего веков.

Не самый элегантный прорыв, конечно, но достаточно испытанный. И, надеюсь, вбитые мною в Мари инструкции достаточно просты для запоминания и исполнения.

Португалия, Лиссабон. 9 марта 2004 года, утро.

Способен ли обычный обыватель, не причастный к высоким тайнам, найти разгадку тщательно оберегаемой интриги? Без сомнения. Собранные Виктором корешки квитанций, фотографии, рапорты, в сущности, ничего нового не открыли – любой человек, имеющий опыт разгадывания шарад, найдёт ответ, проштудировав газеты, книги и журналы.

Мой учитель Глеб Сергеевич Голиков говорил: «Не бывает нераскрываемых преступлений – бывает недостаточное финансирование!»

Это абсолютная правда. Самый ленивый аналитик или следователь раскроет самое запутанное преступление – была бы нужда в успехе да хватало бы выделяемых средств.

Финансы, отпущенные нашим руководством, целям соответствовали, что и понятно: мой поиск особых расходов не требовал – раскопки в архивных залежах для казны не обременительны. Полдесятка моих зарубежных командировок настолько терялись в лавине многочисленных начальственных вояжей, что бухгалтерия их не замечала. Начальство же исправно командировочные выписывало, подкидывая кость мелкому служащему, дабы тот поменьше в курилке болтал о тратах начальства на рабочие семинары где-нибудь в Ницце или Барселоне.

А коли времени и средств хватало, то распутывал я клубок не торопясь, тягуче, аккуратно, стараясь не рвать слабые нити, не упустить относимые ветерком сполохи.

Постепенно всё встало на свои места. На каждый новый вопрос легко получал ответ. Всё совпадало. Прорыв состоялся. В чём, вообще-то, я не сомневался с самого начала.

При расставании Виктор подарил мне небольшую книжку под названием «Ночь в Кэмп Дэвиде» (Night of Camp David). Написал книгу Флетчер Нибел, репортёр и автор политических триллеров тех лет. На обложке подзаголовок «Что будет, если президент США сойдёт с ума?».

«Ночь в Кэмп Дэвиде» я читал в самолёте и поначалу удивлялся только нечаянному совпадению – упоминанию в названии никому не известного в шестидесятые годы президентского коттеджа в Кэмп Дэвиде. Знал бы автор, каким знаменитым станет название через десять лет.