Вячеслав Каликинский - Посол. Разорванный остров [publisher: 1С-Паблишинг]

Несколько месяцев назад, совершая утреннюю прогулку в окрестностях Кагосимы, Сайго Такамори стал свидетелем скоротечного поединка бродячего ронина с тремя молодыми и самоуверенными самураями. Повод для ссоры был ничтожным: на узкой дорожке ронин в поношенной одежде нечаянно задел ножнами своей катаны ножны встречного.

Кавалькада Сайго проезжала мимо по верхней тропинке, и стражники военного министра уже бросились было разнимать противников. Однако Сайго остановил их и придержал коня, желая досмотреть поединок до конца.

Тем временем противники, согласно древним обычаям, назвали свои имена и обнажили мечи. Военному министру сверху была всё хорошо видно, понял он и коварную тактику трёх самураев. Один из них нарочито отступал, заманивая ронина в узкий «коридор» между двумя приятелями, до поры до времени не проявлявших желания нападать. И когда ронин оказался между двумя самураями, один из них внезапно бросился в атаку. Однако ронин был начеку: отбив выпад, он мгновенно нанёс противнику смертельный удар, и тут же повернулся к другому, уже бросившемуся в атаку. Весь поединок не продлился и трёх мгновений: двое самураев замертво упали на землю, а третий бросился наутёк.

Сайго Такамори вторично остановил своих стражников, хотевших арестовать ронина. И окликнул того сверху, спросив: что он намеревается теперь делать? Бережно вытирая меч, ронин поклонился знатному господину и спокойно признался, что намерен идти в ближайшее селение, чтобы донести на себя в полицейском участке, как этого требовал закон.

Возвращаясь с прогулки, министр нарочно заехал в участок. И полицейские подтвердили, что арестовали бродячего ронина, заявившего о своём преступлении…

В тот день Сайго Такамори вернулся в своё имение в глубочайшей задумчивости.

Это было давно, конечно. А нынче Сайго Такамори предстояло принять ответственное решение. Тетива лука была натянута, оставалось пустить стрелу. Или не стрелять вовсе… Для того чтобы «не стрелять», и делать-то ничего не нужно – просто забыть о полученном «крылатом письме», заняться своими будничными делами.

Сайго хмыкнул: написал же он по возвращении в Кагосиму эти стихи, в искренность которых мало кто поверил:

И правильно, что не поверили! Внезапный приступ обычной для него ярости охватил Сайго, кровь толчками побежала по жилам, застелила глаза мутной пеленой. Он до хруста в суставах сжал кулаки, сдерживая тяжёлое дыхание. Встревоженный пёс, которому передалось беспокойство хозяина, неотрывно глядел на него, готовый по первому слову или жесту броситься на неведомую опасность или угрозу…

Постепенно военный министр успокоился, ласково потрепал пса по лобастой морде.

Да, он сделает это! Он предпримет ещё одну попытку показать всем, что новая политика императора и его прихвостней пагубна для Японии. Международный дипломатический скандал – это вам не отмена сословной причёски самурая [58] Вскоре после реставрации императорской власти правительство Японии предприняло ряд крайне непопулярных среди самураев реформ. Была создана, в частности, регулярная армия, сделавшая ненужными боевые искусства профессионалов. Было резко сокращено содержание самураев, а их исключительному сословному положению был положен конец. Самураям запретили ношение мечей, отменили самурайские суды, запретили сословные причёски и т. д. !

Сайго остановился и легонько хлопнул в ладоши. Он знал, что, несмотря на кажущееся уединение в саду, верные слуги неслышно, как Хито, идут следом по боковым дорожкам, готовые, как пёс, по первому зову склонить голову перед всесильным военным министром и выполнить его приказ.

Так оно и произошло. Не успело короткое эхо негромкого хлопка в ладоши стихнуть, как из кустов появились две фигуры с мечами наготове. Их головы были украшены привычными самурайскими хвостатыми причёсками – Сайго Такамори не признавал новшеств в своём имении!

– Повелеваю немедленно отправить в Токио курьера, – распорядился военный министр. – В столице ему надлежит явиться к господину Окуба Тосимити и передать моё послание. Вот оно: опавшие цветы не возвращаются на ветки деревьев, а осколки разбитого зеркала ничего не отражают [59] Старая японская пословица. . Пусть посланец передаст господину Окубе: через пять дней я надеюсь увидеть его в своём доме!

Открывший Бергу дверь денщик доложил:

– Так что гости вас дожидаются, ваш-бродь…

Впрочем, присутствие гостей чувствовалось и без предупреждения: в прихожей витал аромат дорогого табака, из залы доносился смех, голоса и звяканье стаканов.

– О-о, вот и Мишель… Где тебя черти носят?

– Совсем статская штафирка с виду… В статском по Петербургу дефилируешь – что, Монстра Усатого не боишься? Мишель, что с тобой?

– Здравствуйте, господа! – Берг был искренне рад, что ему не придётся коротать вечер одному. – Однако вы не слишком скучали тут без хозяина, как я погляжу!

Пожав руки офицерам своего батальона – поручику Солодовникову и штабс-капитану Миличу, – Берг проворно скинул сюртук, сдёрнул галстух, уселся меж друзьями и взял в руки наполненный стакан:

– Что пьёте нынче, господа офицеры? – он понюхал вино. – О-о, это не «астраханский квасок», это Франция, сразу чувствуется! По какому случаю шикуем?

– Случай самый неординарный, Мишель! – Солодовников залпом опорожнил свой стакан и кивнул на Милича. – Милич наш получил приказ в Швейцарию ехать! Везёт же людям!

– В Швейцарию? А что там стряслось? – удивился Берг.

– Что может стрястись в тихой и патриархальной Швейцарии, Мишель! Наш батальонный командир князь Кильдишев, дай ему Бог всего, назначил меня для сопровождения следующих для излечения на воды офицеров батальона, – счастливо засмеялся Милич. – Помнишь Братыненко и Якобса? Ну, которые после кавказской заварушки из госпиталей, бедолаги, всё никак не выберутся?

– Смутно припоминаю, господа, – Берг пожал плечами. – Я ведь и сам в батальоне недавно, в Туркестанской кампании почти год оттрубил.

– Однако в подобную поездочку на воды весной успел-таки прокатиться, а?

При упоминании весенней своей поездки в Европу Берг слегка нахмурился, словно пытаясь поймать ускользающую мысль или воспоминание. Но друзья теребили, тянули к нему стаканы, наперебой рассказывали последние батальонные сплетни, расспрашивали о Настеньке, и Берг махнул рукой. Если это что-то важное, то вспомнится само. А не вспомнится – стало быть, ерунда.