Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Очень любезно было назначить мне встречу возле моего дома, — попытался пошутить Маре, но улыбка получилась вымученной.

— А что, здесь тихо, спокойно. Да и не хотелось, по правде сказать, вас утруждать, — подхватил Хартман. — Тем более что дело у нас с вами либо быстрое, либо — никакого.

Улыбка спрыгнула с лица Маре. Он поджал губы:

— Что вы от меня хотите?

Хартман закурил. Хватило десяти минут, чтобы обрисовать Маре его положение таким, каким оно могло стать, попади факты былого сотрудничества с братом Даллеса в досье контрразведки. Впрочем, Маре и сам это отлично понимал и не строил иллюзий насчет своей участи, если бы такое случилось.

— Все это останется нашей маленькой тайной только в одном случае, — поморщившись, заключил Хартман: он ненавидел шантаж, лучшее оружие разведчика — но что было делать? — Нам известны ваши близкие отношения с некоторыми физиками, которые причастны к урановой программе.

— Откуда вы это знаете? — спросил Маре.

Хартман остановил на нем тяжелый взгляд:

— Знаем. И то, что вы вместе учились во Фрайбургском университете. И что дружите до сих пор. Что общаетесь. Назвать фамилии?

Маре отрицательно мотнул головой.

— Вот и ладно. Тем более что из-за бомбардировок гамбургскую лабораторию по обогащению урана, как нам известно, перевели во Фрайбург, где работают ваши друзья. Короче говоря, нас интересует только этот аспект вашей жизни. Вам ясно? А это, — он достал записную книжку, вырвал из нее исписанную страницу и протянул ее Маре, — перечень интересующих нас вопросов. Мы не настаиваем на том, чтобы вы нашли ответы на каждый из них. Я понимаю, это невозможно. Но мы будем признательны, если вам удастся прояснить хотя бы некоторые.

Из дома выкатилась круглая, бойкая старушка в белом переднике и таком же белом, старомодном чепце.

— Что пожелаете, мой господин? — ласково поинтересовалась она у Хартмана.

— Доброго вам утра, милая фрау, — улыбнулся он и снял со спинки стула шляпу. — В другой раз.

Хартман оставил Маре с тяжелым чувством зверя, угодившего в капкан.

Заранее договорились, что Хартман пройдет мимо машины Оле и свернет во второй переулок направо. Убедившись, что всё тихо, Оле двинется следом и подхватит его. Улица была абсолютно пуста. На обочине стояло несколько автомобилей и старая прогулочная коляска. Хартман миновал Оле и не спеша направился к нужному переулку. Когда он поравнялся с серым «Мерседесом», припаркованным сразу за повозкой, задняя дверца внезапно распахнулась, преградив ему дорогу. Одновременно из ворот пансиона выскочил молодой парень, быстрым шагом подошел к Хартману и молча встал рядом, отрезав ему возможность отойти. Сидевший на заднем сиденье человек, пригнувшись, выглянул из машины и тихо сказал:

— Садитесь. Нам есть о чем поговорить.

Оле видел, что Хартман остановился, видел, как к нему подлетел неизвестный. Разглядеть подробно, что происходит, мешала коляска. Стараясь не спешить, Оле повел свой «Опель» мимо нее. Поравнявшись с «Мерседесом», он мгновенно оценил сложившуюся ситуацию: двое; стоящий рядом с Франсом парень вооружен; навряд ли гестапо — те парами на операцию не ходят. Ускорившись, его «Опель» обошел «Мерседес» и резко затормозил в пяти метрах перед ним. Оле открыл дверцу, не спеша вылез из машины и замер возле водительского места, зажав под мышкой МП-40.

Человек в «Мерседесе» внимательно посмотрел в его сторону и ухмыльнулся:

— А вы не похожи на гестаповцев, парни.

Из машины, кряхтя, вылез невзрачного вида господин лет сорока пяти, сутулый, приземистый, с глубокими залысинами на голове, усики подкрашены, одетый, как коммивояжер, в широкие, мятые брюки и просторный пиджак с хлястиком, и сразу надел шляпу.

— Пройдемся? — предложил он.

— Ну, что же, — согласился Франс, — давайте.

Незнакомец приказал своему товарищу остаться возле машины, и они с Хартманом медленно пошли вдоль зеленой ограды по усыпанной рыжей щебенкой дорожке.

— Говорят, в жизни всё неспроста, — сказал незнакомец. — Прошлой ночью мне снилось, что я продаю помидоры на рынке в Каннах. А ведь я терпеть не могу помидоры. И никогда не бывал в Каннах. А сегодня мне приснился петух, который пропел «Марсельезу». К чему бы это?

— Вы считаете меня французом? — с иронией спросил Хартман.

— Ни в коем случае. Для француза вы слишком серьезны. К тому же сегодняшние французы не способны драться. И это, увы, диагноз. Скорее всего вы — немец с примесью итальянской крови. Или русский — у них там всего намешано.

— Забавно.

— Да, забавно. — Он посмотрел в записку, которую сунул ему его товарищ. Это была страничка из блокнота Хартмана, переданная им Маре. — Впрочем, это не столь важно, не правда ли, какой мы национальности? Значение имеет только стойло, в которое мы рано или поздно возвращаемся.

— Или — не возвращаемся.

Незнакомец бросил на него колючий взгляд светло-серых глаз, похожих на козьи.

— Да, или не возвращаемся… Так что же мог означать мой сон, как вы думаете?

— Возможно, вас взволновали не Канны и не помидоры, а факт торговли. Жаль только, что вы не досмотрели, много ли вам удалось заработать на этом рынке? Петух помешал?

Из груди незнакомца вырвался удовлетворенный смех.

— В странном мире мы с вами живем, — сказал он, помолчав. — Правда скрыта под паранджой скептицизма. Последним политиком, которому можно верить, был Иисус Христос. Все остальные только и делали, что состязались в лукавстве, стараясь раскопать друг в друге второе дно.

— Надо понимать, Освальд Маре — ваш человек? — решительно прервал его Хартман.

— Скажем так, друг. Просто друг. Старый товарищ.

— В таком случае пространство для нашей беседы сжимается, как шагреневая кожа.

— Почему же? Судя по этому тексту, — он вернул страничку Хартману, — мы с вами хотим дотянуться до одной и той же морковки. Отчего бы не объединить усилия? Кем бы вы ни были, но в главном, очевидно, мы пока союзники… Как к вам обращаться?

— Раз я, по-вашему, похож на русского, зовите Иваном.

— Ну, а я буду Жан, если позволите. Жан, Иван — это же одно и то же.

— А вы уверены, что морковки хватит для двоих?

Жан остановился, достал из кармана очки, протер стекла, надел их и взглянул в лицо Хартману:

— Пока нацисты полируют урановую бомбу, мы все жуем ботву. Вот дотянемся, тогда и посмотрим.

— Вполне разумный подход.

— Если Гитлер получит это оружие, — Жан ткнул пальцем в записку в руке Хартмана, — он применит его, не задумываясь, и тогда все разногласия между союзниками антинацистского фланга лопнут как мыльный пузырь. Когда загорается дом, все кидаются тушить пожар, и только потом принимаются делить то, что удалось спасти.