Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Он сейчас в «Шарите». Его осматривают врачи. — Венцель кашлянул в кулак. — Но даже беглый осмотр показал, что потребуется время для реабилитации. Поврежден позвоночник…

— Меня не интересует состояние здоровья вашего агента. Насколько я понимаю, это именно он нащупал шифр к перехватам в Нойкельне?

— Так точно.

— То есть ключ у него?

— Так точно.

— Следовательно, дешифровку других перехватов в скором времени можно не ожидать?

Венцель достал из кармана платок и протер лоб.

— Будут мобилизованы лучшие силы Форшунсамт. Я уверен, что они справятся.

— Уверены? Это хорошо. В какие сроки?

— Полагаю… неделя.

Мюллер расцепил пальцы и слегка прихлопнул ладонями по столу.

— Договоримся так: через неделю ваши криптографы предоставят результаты. Если этого не произойдет, мы рассмотрим вопрос о вашем соответствии занимаемой должности. Со всеми вытекающими.

— Слушаюсь, группенфюрер.

— Кстати, почему вы не изолировали этого Рекса, как я приказал?

Венцель бросил беспомощный взгляд на Шольца, который сохранил невозмутимо-отстраненный вид, и обреченно выдохнул:

— Он сказал, что в домашней обстановке ему лучше работается. От него зависел успех, вот я и позволил… Но предварительно наши сотрудники изъяли оттуда все спиртное. Да и женщин мы от него убрали…

— Убрали… — На скулах Мюллера вздулись желваки. Неожиданно тонким и резким голосом он приказал: — Из «Шарите» Кубеля вышвырнуть.

— Слушаюсь… Куда?

— Куда хотите. Хоть в ближайшую канаву. Пусть в ней и сдохнет. Нам надо лечить немецких солдат, а не прогоревших агентов, к тому же ни на что уже не годных.

Отпустив ослабевшего от переживаний Венцеля, который, уходя, чуть не упал, зацепившись сапогом о край ковра, Мюллер резко поднялся, обошел стол и сел в кресло напротив Шольца. Усилием воли он едва сдерживал раздражение.

— Вот как с такими вояками выигрывать войны? Ни характера, ни форса.

— Он хороший специалист, — осмелился возразить Шольц.

— Брось, — отмахнулся Мюллер. — Время специалистов закончилось. Настало время героев. Хватило бы ума держать их в нужном русле, чтобы не наломали дров, и ладно.

— Для этого у нас есть рейхсляйтер Геббельс.

— Помилуй Бог, когда какому-то тщеславному петуху кажется, что утро никогда не наступит, если он не прокукарекает, так это же не значит, что мы должны сверять по нему часы. Хотя в последнее время он кричит как-то особенно пронзительно. Не иначе как пробил час задуматься о кораблях и крысах… Хочешь выпить? Мне доставили отличный шотландский виски. С дымком. — Шольц предсказуемо отказался. Мюллер подошел к шкафу, достал оттуда бутылку и плеснул немного в стакан. — А я, пожалуй, выпью… Говорят, его любит Рузвельт. Но я не верю. Он пьет коктейли. Как баба.

Мюллер вернулся в кресло.

— Черт меня побери, Кристиан, если я понимаю логику возни Шелленберга с этим Хартманом. Кубель точно не знал, на кого работает. Это могли быть американцы. А если так, то — что же получается? — Шелленберг ведет игру с нами, тогда как мы думаем, что это англичане?

— Интереснее было бы знать цель игры.

Одним глотком Мюллер ополовинил порцию виски и спросил:

— А надо ли нам тратить время на расшифровку этих донесений? Поскольку мы установили, что все они писаны Шелленбергом, пусть Хартман вспомнит содержание — хотя бы в общих чертах.

— Тут есть одна несуразица. — Шольц нахмурился. — Странность. Я спросил у Хартмана, сколько донесений было им передано? Он сказал — четыре.

— И что?

— Но их-то ведь семь. И по мнению Кубеля, все они выбиты одной рукой.

— Как же это понимать? Либо лжет Хартман, либо…

— Либо у Шелленберга есть еще один выход на лондонскую сеть.

— Но это невероятно… — Мюллер задумался. — Тогда три шкуры спусти с Венцеля, но мне нужен текст других донесений.

— Вы полностью отметаете вероятность игры с русскими?

— Нет, не полностью. Но оставим эту версию в резерве. Она смотрится слишком экзотично. Довольно будет, если наш полуфранцуз вышел на американцев. Это уже скандал. Важно распознать его намерения. Не то, что он пишет, а то, что он хочет. Понимаешь?

— Конечно.

Мюллер встал и прошелся по кабинету. Остановился и продолжил:

— Надо понять, насколько далеко действия Шелленберга расходятся с санкцией, выданной ему Гиммлером. И в какой мере его активность расходится с интересами рейха. То бишь — фюрера… — Он нагнулся к Шольцу и очень тихо добавил: — И совершенно не важно, знает об этом рейхсфюрер или нет. Доподлинно надо понимать одно: расходится ли его санкция, данная Шелленбергу, с директивой фюрера?

Шольц почувствовал, как у него кровь отхлынула от лица, и молча склонил голову.

— Между прочим, мне только что доложили, что расшифрованные Кубелем данные подлинные и имеют стратегическую ценность, — сообщил он, чтобы дистанцироваться от слишком скользкой темы.

— Тем более. А пока… даже если бы мы хотели взять Хартмана, нам потребовались бы серьезные основания, чтобы не вызвать гнев Гиммлера на свою голову.

— Хартман наш.

— Знаю, — буркнул Мюллер и замер на месте. Шольц понял, что совещанию пришел конец, тяжело поднялся, пригладил оттопырившийся сзади китель и, ссутулившись, поднял руку: «Хайль». Мюллер не ответил и продолжал стоять на месте, о чем-то напряженно думая.

— Лучший способ развязать узел — топор, — наконец произнес он. — Пусть даже если по пальцам. Гадать можно до бесконечности. Нужен кто-то, кто знает чуть больше других… Радист. Доставь мне радиста. Вот тогда всё встанет на свои места… Возьми его как можешь скорее. Но! — только живьем.

С автобана стоявший на краю лимонно-желтого рапсового поля «Мерседес» Жана смотрелся незначительной черной точкой. Место встречи было выбрано не случайно: отсюда во все стороны разбегалось сразу несколько дорог и можно было не опасаться присутствия посторонних глаз и ушей. Переполненное знойным цвирканием кузнечиков поле, словно придавленное полуденной жарой, ошеломляло своим неподвижным покоем.

Жан сидел на водительском месте, опустив ноги на землю: шляпа сдвинута на затылок, галстук распущен и свисает с плеч на мокрую от пота сорочку — во рту дымила зажеванная сигара. Его маленькие козьи глазки цепко следили за приближающимся «Опелем» Хартмана. На сиденье рядом под газетой на всякий случай был спрятан револьвер.

Хартман гнал машину на предельной скорости, оставляя за собой пыльное торнадо: через два часа на Инвалиденштрассе у него была назначена встреча с Майером, где предстояло обсудить очередную порцию информации, подготовленную Шелленбергом. Опаздывать было нельзя. Он остановился в десяти метрах от «Мерседеса» Жана, который, завидев выходящего из машины Хартмана, расплылся в приветливой улыбке, не выпуская из зубов окурок сигары.