Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

Поглядывая по сторонам, Оле подошел к ее дому, толкнул незапертую дверь подъезда, легко взбежал на второй этаж и тихонько постучал в дверь. Спустя несколько секунд послышались быстрые шаги и тонкий голос Ханнелоре еле слышно спросил: «Кто там?» Оле улыбнулся:

— Ну, я, конечно. Открывай, Хало.

Ханнелоре тонула в стеганом халате с подвернутыми рукавами, на ногах — толстые шерстяные носки, огромные глаза ее над распухшим носом глядели растерянно и печально.

— Представляешь, простудилась в такую жару, — пожаловалась она. — Еле доплелась до кровати. Врач на обходе говорит: «Дайте градусник». А я ему — шприц. И — в обморок.

Оле прошел в комнату, поставил сумку с рацией на стол и сел на скрипучий стул.

— А температура есть? — спросил он, поеживаясь и нервно поглаживая колени.

— Есть, — всхлипнула она.

— Так… — Он огляделся по сторонам, словно выискивал что-то нужное. — Лечишься? Может, что-нибудь надо? Ты скажи…

— Нет, Оле, ничего не надо. Я поправлюсь быстро. Это обыкновенная инфекция.

— Инфекция… — повторил он. — Угу… Но выглядишь ты…

— Да-да, я знаю, — улыбнулась она. — Зато отдохну. Когда день и ночь на ногах, выглядишь еще хуже.

— А ведь я у тебя никогда не был.

— Да… вот… — Она вскинула руки. — Ничего особенного.

— Мне нравится… Хорошо, уютно… — Он кивнул на пейзаж над кроватью. — Сама рисовала?

— Да нет, что ты? Это так, висело уже. Хозяйское… — Ханнелоре вынула из рукава платок и смущенно вытерла нос. — Ты на всякий случай держись от меня подальше. А то мало ли какая зараза.

— А ко мне зараза не липнет, — усмехнулся Оле. — Я сам — зараза.

— Скажешь тоже. — Губы ее задрожали в жалкой улыбке. — Ты хороший.

Оле опять поежился и сказал:

— Что же нам делать? Я уже место выбрал: за озером, в рощице, там барак в руинах. И обзор отличный — на все стороны. Не дойдешь?

— Ох, Оле, если надо… — Она встала с кровати и сразу села обратно. — А только я мокрая совсем. Зачем нам барак? Здесь никого, только мы с тобой. Давай прямо отсюда, а?

— Отсюда? — Оле вновь огляделся в сомнении. — Я же тут ничегошеньки не обследовал: что вокруг, какие выходы…

— А выхода два: один — с парадной стороны, откуда ты пришел, а второй — с другой, на задний двор. Там сараи, поленница. Как у всех, ничего такого. Улица проходная. Там — тупик. В той стороне — школа. Но она не работает.

Оле подошел к окну, приподнял занавеску и внимательно оглядел окрестности. На улице было пустынно, три-пять пешеходов, слева стоял грузовик без водителя, перекрывший проезд в тупик; справа — арка, ведущая во внутренний двор. Всякий раз, заблаговременно готовясь к очередному сеансу, Оле не только до мелочей изучал местность вокруг, но и продумывал все варианты неблагоприятного развития событий: подготавливал пути отхода, концентрировал в точке передачи средства для возможного отпора. Все это он и проделал применительно к бараку за озером. Но не здесь. Здесь при нем был только «вальтер» и граната М-39, прозванная «яйцом», тогда как в бараке он оставил еще две осколочные гранаты М-24, а также автомат.

Ему не понравилась эта затея, Оле любил порядок и терпеть не мог экспромты. Но он посмотрел на Ханнелоре, такую маленькую, жалкую, она сидела на краю кровати в какой-то покорной позе, сложив руки на коленях, и здравомыслие, которым всегда и во всем руководствовался Оле, дало коварную слабину.

— Ну, ладно, — неохотно сказал он. — Раз уж такое дело… Но — в виде исключения.

Ханнелоре согласно кивнула, подошла к столу и принялась доставать из сумки рацию. Оле шагнул к ней:

— Постой. — Осторожным, почти ласковым движением он отстранил ее. — Давай-ка я сам. Она же тяжелая…

Ханнелоре отступила, но он не нашел в себе силы отнять руки от ее плеч. Она подняла на него свои удивленные глаза.

— Что ты? — беззвучно прошептала она.

На его губах порывисто задергалась смущенная улыбка, в которой просвечивала непривычная для него нежность. Его рука робко коснулась ее волос, щеки, шеи.

— Понимаешь… понимаешь… — силился он сказать что-то очень важное.

— Что? — Она вдруг ответила ему такой легкой, доверчивой улыбкой, что у него перехватило дыхание. — Что?

— А я скажу тебе — что. Я обязательно скажу… — Сердце так и бухало в груди. — Вот отработаем сейчас — и сразу скажу…

Оле взглянул на часы. Пора. Он вынул из сумки рацию, осмотрелся и перенес ее на стоявший в углу столик из-под швейной машинки. Проверил его на устойчивость и положил на рацию листок с зашифрованным донесением, которое передал ему Гесслиц.

— Боже мой! — воскликнула Ханнелора, увидев шифровку. — Тут слишком много. Я и в двадцать минут не уложусь. Оле, тут слишком много.

— Ничего, ничего, — взволнованно успокоил он, — тормознемся минут через десять, подождем немного и дальше поедем легонько. Ты, главное, оборвись на полуфразе, чтобы наши не отключились. Хорошо?

— Какая полуфраза, Оле, здесь же цифры. О чем ты говоришь?

— Ну, ладно, — смутился он, — просто прервемся и подождем. Мало ли…

Вздохнув, Ханнелоре надела наушники, включила передатчик и положила палец на ключ. Через пару минут она вышла в эфир.

Чтобы отдохнуть от предгрозовой духоты, Гиринг зашел в церковь Святого Иоанна, которая, к счастью, оказалась незапертой. Внутри было пусто, лишь старый органист разминал руки, пробегая пальцами по мануалам и наполняя своды обрывками неопределенных аккордов. С трудом переставляя ноги, Гиринг дошел до середины зала и тяжело опустился на скамью. Достал платок и протер взмокшее лицо. Приступы дурноты в последнее время сделались невыносимыми.

Позади послышались гулкие шаги.

— Возьмите, сын мой. Вам плохо?

Гиринг поднял голову. Маленький, румяный, как свежеиспеченная булка, пастор протягивал ему стакан с водой.

— Спасибо, отец. — Гиринг принял стакан и залпом выпил всю воду.

— Уж не больны ли вы? — с заботой в голосе спросил пастор.

— Болен, — подтвердил Гиринг. — И похоже, что умираю.

— Не говорите так. Всё в руках Божьих. Молитесь, делайте добро, и Господь смилостивится, вот увидите. В Евангелии говорится: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Бог милостив, сын мой.

— Да-да, отец. Спасибо. Я ничего не боюсь.

Двери с грохотом отворились, и в церковь, оглушительно стуча сапогами, вбежал оберштурмфюрер СС. Пастор в изумлении отпрянул. Оберштурмфюрер вытянулся перед сидевшим на скамье, ссутулившимся Гирингом.

— Нашли! — выпалил он. — Нашли, господин гауптштурмфюрер! Тут рядом! В двух шагах отсюда! Нашли!

Гиринг поднялся, вернул стакан пастору и задержал на нем тяжелый взгляд: