Александр Усовский - Contra spem spero

— А записать всё это можно?

Володя вздохнул, и, повернувшись к пожилому — укоризненно произнес:

— А вы говорили — сообразительный…

Анатолий Николаевич развёл руками.

— Володя, что ж делать, ежели он в ваших делах — ни уха, ни рыла?

— Ладно, — махнул рукой гость, — Проехали. Далее — этот Новотны сделает вам подлинный сербский паспорт, а также документы для вашей жены и детей, права, в общем, всё, что нужно. За работу заплатите Новотному те же пятьдесят тысяч долларов, что и адвокату. Не вздумайте торговаться! Не тот случай…. Сербом вы, кстати, станете, исходя сугубо из соображений фонетики — по-чешски и серб, и русский говорят с одинаковым акцентом. Вы будете сербом, переехавшим в Чехию, подальше от бардака, творящегося в Белграде — дело житейское, в европах это в порядке вещей, никто этому не удивится. Но в Праге вам жить не стоит.

— Отчего же? — живо заинтересовался Игорь. — Прага — отличный город!

— Отличный. И именно поэтому не стоит. Соблазнов слишком много. Поэтому перейдем к третьему этапу.

Игорь молча вздохнул. Гость сделал вид, что не заметил этого вздоха.

— Так вот, третий этап. Польскую машину вы оставляете Новотному, а сами приобретаете машину в салоне на этой же улице, расположенному практически напротив магазина Новотного. Увидите, там «Шкода Октавия» на таком высоком помосте стоит, для рекламы. В этом салоне у вас никто особо ничего не спросит — ваше дело заплатить и отдать паспорт на оформление, хозяин все сделает сам. После этого вы переезжаете в Моравию, в Виловице — это маленький городок у словацкой границы, недалеко от Всетина. Там дня три-четыре поживёте в каком-нибудь пансионате, после чего купите дом — на улице Случовской, недалеко от здания местного полицейского участка, как раз продаётся неплохая вилла — и приобретёте долю в тамошней винокурне — став, таким образом, её совладельцем. Тридцать процентов акций этого заводика станут вам в миллион, от силы — они как раз сейчас предлагаются к продаже, хозяева задумали модернизацию производства, а денег не хватает. Вместе с долей в винокурне вы автоматически приобретаете соответствующий социальный статус и положение в обществе. Да, ещё — сербом, по легенде, вы будете новоделанным, ваши дедушка и бабушка — из русских эмигрантов, и в семье все говорили по-русски. Поэтому вы сербского — если вдруг, паче чаяния, в этих Виловицах найдется полиглот, желающий побалакать по-сербски — практически не знаете. Запомнили?

Игорь тяжело вздохнул.

— Разве ж это можно запомнить?

Володя снисходительно улыбнулся.

— Ладно, всё, что можно — я набросал здесь. — Он достал из внутреннего кармана два листика бумаги, протянул их Игорю. — Выучите наизусть, потом сожгите.

Игорь благодарно кивнул, старательно сложил листки и уложил их в пормоне. А затем спросил:

— А почему я не могу стать совладельцем винокурни, как поляк?

Анатолий Николаевич и Володя переглянулись. Затем тесть наставительно произнес:

— Для адвоката Селюты ты — беглый русский. Для торговца марками Новотного — беглый поляк. Они друг друга не знают — поэтому концы таким несложным методом обрубаются наглухо, и при этом — без жертв. Понял?

Игорь кивнул.

— Понял. А что мне делать в этих Виловицах? И сколько?

Анатолий Николаевич вздохнул.

— Этого, друг мой ситный, я тебе сейчас не скажу. В понедельник, после того, как ты мне отзвонишься из Польши, я поеду в прокуратуру, и там моему дружку закадычному, Олегу Татаринову, расскажу приватно, что совершил ты гнусную подлость — сбежал из страны, прихватив моих родных внуков. Заложу тебя, проще говоря. Чтобы потом, когда меня про тебя спросят — деликатно, осторожно, но всё же спросят — я мог на моего кореша сослаться. Дескать, дорогие товарищи сыщики, давать показания на зятя официально я не могу, но всё, что мог, как гражданин и государственный служащий — сделал. Совесть моя чиста…. Искать тебя поначалу будут яро — всё ж ты не кошелёк с получкой у работяги с ЗиЛа подбрил, а полтора миллиарда полновесных рублей у казны стырил — но потом, думаю, раж поутихнет. Да и я, многогрешный, руку к этому приложу — не шибко активно, но поспособствую, чтобы розыски твои поувяли. Глядишь, годика через два твоё дело в прокуратуре потеряется, интерес к тебе у тамошних ищеек охладеет. Ну а там, ещё через годик, и вернутся, думаю, сможешь — к тому времени и дела-то твоего уже никакого не будет. Так, Володя?

Гость кивнул.

— Главное — первые пять-шесть месяцев нигде не маячить, а там уже будет полегче.

Анатолий Николаевич, хитро прищурившись, спросил у зятя:

— Сколько у тебя сейчас в сейфе есть наличными?

Игорь смутился.

— Анатолий Николаевич, как-то…

Тесть махнул рукой.

— Никто на твои сокровища не претендует. Но за всё в жизни надо платить, правильно? Так вот, друг мой ситный, подымись наверх, открой свой сундук и тащи сюда двести тысяч американских рублей — Володе за добрый совет.

Игорь молча кивнул и живо поспешил в глубину дома. Анатолий Николаевич, проводив его взглядом, обернулся к Володе и спросил:

— Как думаешь, выдюжит?

Гость пожал плечами.

— А что тут выдюживать? Ему ж никто никаких заданий не даёт, его дело — отсидеться в европах, с чистыми документами…. Тут главное — чтобы он не засветился где-нибудь сдуру. Если б мне кто такую тропу подготовил во времена оны — я бы своему счастью до самых Виловиц не верил бы. Справиться!

Пожилой хозяин кивнул.

— Тут я с тобой согласен, — а затем, помолчав несколько минут, добавил озабоченно: — Меня в этом деле только одно смущает — деньги зятёк мой через албанскую фирму строительную отмывал, и через этих же албанцев счета в Цюрихе открывал. И они прекрасным образом в курсе — сколько дуболом этот бабок упёр, и где их положил. — Налил себе коньяка, выпил единым махом, выдохнул. — И скажу тебе, Володя, честно — не столько меня прокуратура наша тревожит, сколько эти нехристи. Уж больно много они знают…

— Эгер хайятта ми? [1] Ты жив? (турецк.)

Что? Вот чёрт, голова, как будто свинцом налита, в ушах глухой шум, все вокруг в какой-то пелене…. По ходу, ранение у него не смертельное, хотя… Кто эти черти в «песчаном» американском камуфляже? Не американцы — точно; у тех, конечно, в армии всякой твари полно, но такого, чтобы из пяти военнослужащих все пять носили кудрявые семитские бороды — это вряд ли, перебор, Да и форма у этих какая-то старая, изрядно ношеная, что называется — «второй срок», в такой солдаты — хоть американские, хоть наши, это без разницы — ходить брезгуют, чай, не оборванцы какие-нибудь, регулярная армия.… А эти хлопцы, по ходу, донашивают это шматьё за кем-то, и, стало быть, они — НЕ армия; вот только кто?