Андрей Троицкий - Москва 1979

Борис вышел в коридор. Теперь осталось найти Олега Пронина, этого типа оставлять в живых нельзя. За спиной в комнате тишина, только бормотание Лизы, она повторяет неизвестно кому:

— Господи, надо вызвать "скорую". Кто-нибудь — вызовите.

Борис остановился перед закрытой дверью, под которой видна полоска света, пнул ее подметкой и отступил на шаг, держа пистолет в полусогнутой руке. Посередине комнаты широченная кровать с высокой резной спинкой, но кровати лицом к двери сидел мужчина лет сорока пяти, раздетый до пояса, толстый, с дряблой бабьей грудью. Из-за его спины испугано выглядывала голая девчонка со светлыми распущенными волосами, прикрывающими плечи. Мужчина уже натянул штаны и теперь пытался надеть ботинки, но трясущиеся руки не могли справиться со шнурками.

Человек оторвался от своего занятия и посмотрел в лицо Бориса, перешагнувшего порог. Комната большая, но спрятаться здесь негде. Борис повернулся, чтобы выйти обратно в коридор, когда мужчина сунул руку под подушку и вытащил короткоствольный револьвер, Борис резко обернулся и выстрелил первым. Человек повалился лицом на пол. Девчонка не издала ни звука. Она легла на кровать, закрылась одеялом с головой и не шевелилась. Борис вышел, осмотрел вторую спальню, тоже с широкой кроватью, множеством зеркал, которые были даже на потолке, и камином, отделанным зеленым мрамором. Он прошел в кухню, здесь в углу возле окна стоял незнакомый худой мужчина. Он был пьян, едва сохранял равновесие, но понимал, что рядом смертельная опасность, и шутки неуместны. Покачиваясь, как былинка на ветру, он прижался задом к разделочному столику и поднял руки над головой.

— Где Пронин? — спросил Борис.

Человек молча, не опуская рук, пожал плечами.

— Где Пронин?

— Я его не видел, — мужчина говорил медленно, то ли был совсем пьян, то ли испугался. — Он… Ну, еще не приходил. Обещал. Быть.

Борис посмотрел на часы. Он вошел в эту квартиру четыре минуты назад. Если соседи слышали выстрелы и вызвали милицию, — у него еще осталось время, чтобы спокойно уйти. Он заглянул в туалет и в ванную комнату, — пусто. Что ж, значит, ему не повезло. Он снова оказался у входной двери, здесь копошился Саша. Стараясь подняться, он хватался за стену. Борис оттолкнул его, открыл дверь, но оглянулся, услышав быстрые шаги. Лиза бежала через коридор, грудь и подол длинного платья заляпаны свежей кровью. Она повисла на Борисе, стараясь вцепиться ему в горло, он ударил Лизу наотмашь. Она еще крепче схватила ворот пальто, он ударил снова, сильнее.

Лиза опустилась на колени, схватил его за карманы пальто, притянула к себе, он с усилием освободился, вышел на лестницу и хлопнул дверью. Лиза пару минут лежала на полу, потом села. В коридор вышел единственный мужчина, не принимавший участи в драке и стрельбе. Это был дородный румяный дядька с аккуратно подстриженной бородкой. Он молча помог подняться, довел Лизу до комнаты с камином, посадил на кровать.

— Вадим, ты — сволочь, — сказала Лиза. — Ты ничего не сделал. Сидел и смотрел, как Игоря убивают. Трус, мерзавец, гад последний…

— Что я мог сделать? Вилкой этого психа уколоть? В задницу?

— Вадим, надо вызвать "скорую".

— Поздно уже, — ответил Вадим.

— Тогда ментов.

— С этим успеем.

Вадим принес полстакана коньяка. Сейчас Лиза затряслась как в ознобе и разжала кулаки. На ладони смятая бумажка, четвертинка тетрадного листка с адресом, начинавшегося словами: Карелия, Медвежегорский район.

Борис спал беспокойно, прислушивался, лежа на спине, глядел в темноту. Утром он не спешил выходить, дожидаясь, когда утренний город наполнится людьми и машинами, — так безопаснее. Он съездил в комиссионный магазин неподалеку от Киевского вокзала, сделал кое-какие покупки в дорогу: компас, фляжка в матерчатом чехле. В комиссионном магазине при Тишинском рынке нашелся отличный брезентовый плащ, почти новый, с глубокими карманами и капюшоном, рюкзак с широкими ремнями, приличные резиновые сапоги и брезентовая палатка в чехле.

В другом магазине, где торговали всякой всячиной, от ратиновых пальто на вате до фарфоровых статуэток Ленина, он за большие деньги купил армейский бинокль. Ценная штука, конец пятидесятых годов, тогда еще не разучились делать качественные вещи. Он зашел в парикмахерскую, а затем отправился в ресторан в здании Рижского вокзала, пообедал и выпил стакан коньяка. Он подумал, что завтра уедет и больше никогда не вернется в этот город, где родился, где прожил жизнь, не такую уж длинную, где осталось много людей, которых он любит. И уезжать совсем не хочется, но выбора нет.

Он вернулся в тот же дом, рано лег, проснулся еще до света, но понял, что больше не заснет. Выходить было рано, он сел у окна и сквозь предутреннюю мглу стал смотреть на пустырь. Наконец выпил стакан кипятка и ушел. Утро было холодное, под башмаками поскрипывал лед, на лобовом стекле машины слой инея. Он сел за руль, полистал автомобильный атлас. От Москвы до города Медвежегорска, районного центра в Карелии, тысяча с небольшим километров и там еще сотня.

Время шло, Гончар устал ждать, он распорядился доставить Чаркину в большой дом на площади Дзержинского. Чтобы скорее протрезвела, ее освежили под холодным душем и заперли в камере. На допросе Чаркина утверждала, что Борис пришел, чтобы отдать часть денег и получить ключи от карельского дома, принадлежащего родственнице. Как показала проверка, дом действительно принадлежит тетке Чаркиной, семь лет назад Борис дважды бывал там. Почему он решил направить стопы именно в ту деревню, в Никольское? Тут все понятно: хочет спрятаться в глухой дыре, отсидеться.

Оперативники из местного управления КГБ побывали на месте, вернулись в Петрозаводск, — оставаться в деревне команды не было. Гончар прочитал их рапорт. Место уединенное, в километре от Онежского озера, население — четыре старухи, пять женщин, три из них — предпенсионного возраста. Еще три трудоспособных мужчины, но они летом и осенью вплоть до холодов заняты в рыболовецкой артели имени Кропоткина. Еще есть старик инвалид и некий мужчина неопределенных лет, слабый на голову, вроде юродивого.

Дорога в деревню — грунтовая, телефонной связи нет, раз в неделю приезжает передвижная лавка, крытый грузовик, с него продают самое необходимое: соль, хлеб, нитки, керосин. Из районного центра можно добраться автобусом, который ходит по трассе дважды в сутки и останавливается на перекрестке, но в деревню не заворачивает. От трассы километра четыре пешком.

Гончар некоторое время раздумывал над этой информацией, затем приказал Стасу Лыкову отправить телеграмму в Карелию: два оперативника, — больше не надо, — должны выехать в указанный населенный пункт и скрытно наблюдать за домом. Как только появится гость, — дать телеграмму в Москву. Если Борис Зотов надолго в деревне не задержится, — надо проследить за ним. Попыток задержания не предпринимать. Через некоторое время пришла телеграмма, что двое сотрудников местного КГБ добрались до места, и сейчас находятся, — как было сказано в телеграмме, — "в доме покойного пенсионера Терентьева, — это почти напротив строения, за которым установлено наблюдение". Что это за пенсионер Терентьев и чем он знаменит, — не уточнили.