Тим Себастиан - Шпион под подозрением. Спасские ворота

Виталий понял, что его пассажир открыл дверцу и сел на заднее сидение, только когда кузов машины слегка качнулся. Чувствуя, что хладнокровие его покидает, он лишь бегло взглянул в зеркало. Его руки задрожали на рулевом колесе, ладони увлажнились. Он разглядел силуэт пассажира, плащ, надвинутую на глаза серую фетровую шляпу, очки… Боже всемогущий! Скорее заводи мотор «чайки», Виталий, выруливай из темноты и — прочь с мощенного брусчаткой кремлевского двора! Веди машину так, будто развозишь почту. Никакой помпы. Впервые за десять лет никто в целом свете не знает, где он находится. Никто, кроме тебя.

Виталий снова взглянул в зеркало заднего вида. Пассажир сидел неподвижно, повернув голову к окошку, за которым проносились неосвещенные улицы. Матерь Божья! Это пострашнее любого пике! Ощущение такое, словно самолет потерял управление и вот-вот разобьется.

Давай, Виталий, вперед. Набережная пустынна. Не сбавляй скорость, не снимай ногу с акселератора — это же правительственная машина, которой все должны уступать дорогу.

Выехав на Кутузовский проспект, он с чувством облегчения снова глянул в зеркало. Все по расписанию. С точностью до секунды. Какую же смекалку проявил дядя, организовав прием в комнате, примыкающей к личным апартаментам, откуда лестница ведет прямо во двор! Очень удобно и практично. Каждый русский правитель заботился о запасном выходе, тщательно готовил себе путь к отступлению, — да не один! — сознавая, с каким коварством приходится сталкиваться в борьбе за власть.

Теперь — курс на восток. Осторожно. Вот старая колымага! Подпрыгивает и дребезжит на каждом ухабе… Перекресток и пост ГАИ. Трое милиционеров вылавливают нарушителей. Забавно: даже отдают честь моей «чайке». А ведь не знают, кто в ней находится!

Виталий провел рукой по волосам. Ему ужасно хотелось опустить разделяющее их стекло, поздороваться, завести нормальный человеческий разговор. Но Порученец был категоричен: «Это тебе не офицерский клуб — нечего демонстрировать общительность! Доставь его куда надо, и, кто знает, может, однажды тебя назовут героем».

Вдалеке, за деревьями и кустарником, показались здания военного аэродрома. Сердце у Виталия забилось в два раза быстрее: сзади блеснули фары. Однако вскоре машина обогнала их и растворилась в темноте.

Он въехал на автостоянку, и тут впервые в жизни у него сдали нервы. К «чайке» метнулся какой-то человек с развевающимися по ветру волосами и, выкрикивая что-то на незнакомом языке, забарабанил кулаком по стеклу. Выражение лица у него было — не приведи Господь! Виталий вжал ногу в тормоз, и в этот момент до него донесся несколько раз повторенный пароль, который он запомнил по требованию дяди. Услышав, что пассажир тоже что-то говорит, Виталий спустил стекло. Только через несколько секунд он понял, что незнакомец изъясняется по-английски, и узнал в нем Дэвида Рассерта.

— Поезжайте! — тяжело дыша, надтреснутым голосом бросил Рассерт.

— А где дядя? — заорал в ответ Виталий. — Он должен был приехать сюда!

Рассерт сжал ему руку и, сумев наконец овладеть собой, сказал почти что обычным голосом:

— Мне очень жаль, но он не приедет.

Виталий чуть не выскочил из машины, чтобы вытрясти из него правду. Он был уверен, что американец лжет. Или ошибается. Нельзя оставлять человека в беде. Тем более такого человека.

Однако в глазах Рассерта он прочитал правду и здесь, в лесу, к востоку от столицы, понял, что сделать уже ничего нельзя.

Джим Такерман поступил чертовски умно. Или чертовски глупо. Впрочем, как именно, они обсудят потом. Сейчас же главное — эта срочная шифрограмма на его имя с грифом: «Только для ознакомления», и Фокс не знал, каких богов благодарить за то, что он ее получил.

Через сорок минут он уже сидел в самолете. Несмотря на свою репутацию, изрядно подмоченную утечками информации и провалами, ЦРУ по-прежнему обладало большими возможностями, чем любая другая разведывательная служба в мире. Если Фоксу нужно лететь в Норвегию — пожалуйста.

Самолет поднялся с аэродрома имени Даллеса, пролетел сквозь легкий туман над восточным побережьем и вошел в воздушный коридор к востоку от Ньюфаундленда. Фокс успел заранее позвонить в Лондон и выслушать «Сотрудника», который с хорошо отрепетированной индифферентностью заверил его, что раз уж он, Фокс, так этого хочет, нужный человек встретит его по прибытии.

«Ну а в ближайшие пять часов сорок пять минут — только этот самолет, Атлантический океан и отчаянная шифрограмма от Такермана», — подумал Фокс.

Он закрыл глаза и попытался проанализировать, что же произошло в Москве. Сначала факты. Такерман звонит в квартиру Рассерта — никто не снимает трубку; еще раз звонит в полночь — тот же результат; обеспокоенный, просыпается в три часа утра и звонит снова; в пять утра отправляется туда самолично, взламывает дверь и находит письмо. Н-да. Если это можно назвать письмом…

Находясь в квартире Рассерта, Такерман сначала обдумывает, кому из шифровальщиков можно доверять, затем встает и быстро принимается за дело.

Фокс ясно представлял себе ход мыслей Такермана: дать знать о случившемся, но в завуалированной форме. Закодировать так, чтобы даже компьютеры ЦРУ не разгадали сути послания. Оно должно попасть прямо к Фоксу, минуя лишние инстанции и ни у кого не вызвав гримасы недоумения. Впрочем заблуждаться не следовало: по многим официально нигде не зарегистрированным вашингтонским телефонам сейчас вовсю шло обсуждение случившегося, и по возвращении его еще вызовут на ковер.

Но остаться в Штатах после получения шифрограммы он не мог. Дойди новость до Белого дома, там обязательно наломают дров. Либо допустят утечку информации, либо начнут метать громы и молнии — попадет и правому, и виноватому.

Фокс знал, каково было бы их окончательное решение. Найдется ли президент, способный отказаться от уникальной возможности прославиться на веки вечные и обеспечить себе победу на выборах? Достаточно лишь одного-единственного сенсационного снимка: глава американской администрации рядом с советским лидером, которому он только что предоставил политическое убежище. Вот какой ужасающей перспективой грозил сейчас Рассерт.

Анастасии пришлось долго и сильно трясти его, прежде чем он пришел в себя. «Маркус-идеалист, — думала она. — Маркус-простачок». Ребенок, несмотря на свое западное образование и опыт. Это она взрослая. Она знает жизнь. А у него на глазах шоры.

Однако времени на подобные рассуждения сейчас не было.

— Надо идти! — Анастасия перевернула его на спину и сильно ударила по щеке. Ругаясь, Маркус начал подниматься, борясь с земным тяготением. — Давай поторапливайся!